крыльце. Он протянул Йордан ингалятор:
— Эту пленку нужно проявить. Восьмимиллиметровая, светочувствительность тысяча двести. Справитесь?
— Почему вы не попросите своего дружка из МИ-6? — язвительно поинтересовалась она.
Бонд не собирался защищать Лэмба.
— Он опустошил мой мини-бар на две сотни рандов, а тут нужен человек с ясной головой. Проявка пленки — хитрое дело.
— Хорошо, займусь.
— Сегодня вечером прилетают какие-то партнеры Хайдта. Завтра утром они встречаются в офисе «Грин уэй». — Бонд припомнил точные слова Данна. — Прибывают около семи. Сможете выяснить, кто такие?
— Вы знаете рейсы?
— Нет, но их будет встречать Данн.
— Организуем наблюдение. Квалене справится. Он хоть и шутник, но отличный полицейский.
Да, отличный полицейский. Умеет держать язык за зубами.
Из дома донесся женский голос.
— Ize balulekile, — ответила Йордан.
Последовал короткий обмен репликами на зулу. На лице капитана не дрогнул ни один мускул.
— Вы не откажетесь зайти? Угого хочет убедиться, что вы не бандит. Я уже объяснила, но она все равно беспокоится.
Бонд проследовал за ней в чистенькую, мило обставленную квартирку с плакатами, коврами и фотографиями на стенах. Пожилая женщина, к которой обращалась Йордан, сидела за большим столом, накрытым на двоих, — Бонд оторвал их от ужина. Старушка выглядела очень хрупкой, и Бонд сразу узнал это лицо: оно смотрело с фотографий в кабинете Йордан. На угого было просторное оранжево-коричневое платье, седые волосы коротко пострижены. Она попыталась встать.
— Нет-нет, не нужно, — торопливо сказал Бонд.
Она все равно поднялась и, горбясь, прошаркала вперед, чтобы пожать гостю руку. Ладонь у нее оказалась крепкая и сухая.
— А, англичанин, про которого рассказывала Бхека… Не такой уж вы и ужасный.
Йордан бросила на бабушку испепеляющий взгляд.
— Меня зовут Мбали, — представилась старушка.
— Джеймс.
— Пойду прилягу. Бхека, покорми гостя. Он такой тощий.
— Нет-нет, мне пора.
— Ты голодный. Я видела, как ты смотрел на боботи.
Бонд улыбнулся. Он и правда разглядывал стоящий на печи горшок.
— Моя внучка прекрасно готовит. Тебе понравится. А еще выпьешь зулусского пива. Не пробовал?
— Только «Биркенхед» и «Гилрой».
— Зулусское лучше. — Мбали повернулась к внучке. — Дай ему пива и собери поесть. Принеси боботи и соус самбал. — Она с сомнением посмотрела на Бонда. — Острое любишь?
— Люблю.
— Это хорошо.
— Угого, он же сказал, что ему пора, — возразила Йордан.
— Сказал только из-за тебя. Дай ему пива и поесть. Смотри, какой тощий!
— Угого, послушай…
— Что за внучка! Вечно мне перечит.
Старушка проследовала в спальню, прихватив керамический горшочек с пивом. Дверь за ней закрылась.
— Как она себя чувствует? — спросил Бонд.
— Рак.
— Соболезную.
— Все не так плохо. Ей девяносто семь лет.
— А я думал, за семьдесят, — поразился Бонд.
Словно опасаясь, что повисшая тишина вынудит поддерживать беседу, Йордан шагнула к старенькому плейеру и запустила какой-то диск. Из колонок хлынул низкий женский голос с ритмами хип- хопа на заднем плане. Бонд взглянул на обложку: Тандисва Мазваи.
— Садитесь, — пригласила Бонда к столу Йордан.
— Не стоит.
— О чем вы?
— Не надо меня кормить.
— Если угого узнает, что я отпустила вас без пива и боботи, то очень расстроится.
Она выставила на стол глиняный горшок с ротанговой крышкой и наполнила стакан пенистой розоватой жидкостью.
— Это и есть зулусское пиво?
— Да.
— Домашнее?
— Другого не бывает. Бродит три дня. Его пьют еще в процессе ферментации.
Бонд отхлебнул из стакана. Пиво оказалось кисловато-сладким, почти безалкогольным.
Йордан поставила перед ним тарелку боботи и зачерпнула красноватого соуса. Блюдо напоминало английский «пастуший пирог», только сверху не картошка, а яйцо; такой вкуснятины ему еще пробовать не доводилось. Ароматный густой соус был довольно острым.
— Не составите мне компанию? — Бонд кивнул на пустой стул.
Йордан стояла, облокотившись о раковину и скрестив руки на роскошной груди.
— Я уже поужинала, — бросила она, не двигаясь с места.
«Друг или враг…»
Бонд доел.
— А вы незаурядный человек. Прекрасный полицейский, великолепно готовите пиво и, — он кивнул на горшок, — боботи. Если я, конечно, ничего не напутал в произношении…
Нет ответа. Сколько можно злиться?
Подавив раздражение, Бонд перевел разговор на семейные фотографии, что висели по стенам и красовались на каминной полке.
— Похоже, вся история творилась на глазах вашей бабушки.
Йордан бросила нежный взгляд на дверь спальни.
— Угого и есть Южная Африка. Ее дядю ранили англичане в битве при Камбуле, через несколько месяцев после сражения при Исандлване, — я вам о нем рассказывала. Она родилась всего через пару лет после того, как Капская область и Наталь объединились в Южноафриканский союз. В пятидесятые годы ее переселили по принятому при апартеиде Закону о регионах группового проживания, а в пятьдесят восьмом ранили во время акции протеста.
— Что случилось?
— Шарпевильский расстрел. Протестовали против «дампасов» — по-английски их называли «дамб- пассы» — «пропуска для дебилов». При апартеиде людей вполне официально делили на белых, черных и цветных.
Бонду вспомнились разглагольствования Лэмба.
— Черным нельзя было появляться в белых районах без пропуска, подписанного работодателем. Унизительно — просто кошмар. Люди вышли на мирную демонстрацию протеста, а полиция открыла огонь. Почти семьдесят человек погибли, угого ранили в ногу. Теперь она хромает. — Йордан налила себе немного пива и отхлебнула. — Имя мне выбирала угого. Просто сказала родителям, как меня назвать, и те послушались. Обычно с угого не спорят.
