А может, и не доведется. Может, вы будете видеть пушки только издали, охраняя их, строя заборы вокруг них, возводя боксы для них. Кто знает, как все получится…
Косяк загнал машину в парк, опечатал ее и сдал под охрану.
– Переночуете в батарее управления, – сказал Афанасьев. – Не безобразничайте там, помните, что по вашему поведению будут судить об обстановке в войсках. Ясно?
– Ага, – только и сказал я.
– А ужинать? – спросил Косяк.
– Опоздали. Да и нужна вам здешняя баланда?
Косяк оглянулся на кунг, где лежал сухпай.
– Завтра позавтракаете, – пообещал Афанасьев. – Не вскрывать же теперь машину. И сухой паек лучше поберечь.
– Да хрен с ним, – мудро рассудил Косяк. Армейский ужин в учебке одно название, что ужин, прав Афанасьев: баланда. Остаться без кружки чая с куском хлеба не трагедия, а сухпай и правда лучше заначить.
Перед дверью казармы Афанасьев напомнил нам, что мы – сержанты из Бригады Большой Мощности, временно находящиеся в учебке с дружеским визитом. Я пожал плечами. А Косяк сказал:
– Здесь учился наш Швили. И братья Хашиги. И еще Шура Андрецов…
И огляделся, будто высматривая следы жертв и разрушений.
Дежурным по батарее управления оказался сержант-дед, тщательно заглаженный и до блеска начищенный. На нас с Косяком он посмотрел уважительно – мы из войск приехали. И куртки наши произвели сильное впечатление. Я бросил взгляд на шинельные шкафы. Там висели тщательно выровнянные шинели. Комбинезоны могли лежать в каптерке, но скорее всего, местным их вообще не давали. А рабочий бушлат хоть и теплей шинели, только какой ты самоходчик, в бушлате-то. Фигня ты на палочке, если тебе комбинезон не дают.
Афанасьев сказал, что после завтрака встречаемся у машины в парке, и с преувеличенной строгостью пожелал нам спокойной ночи. Кто его знает, может, он думал, что мы с Косяком всех тут заставим петь нам колыбельную и чесать пятки. Несмотря на явный численный перевес местных и требование майора вести себя прилично. В конце концов, Афанасьев сам был из ББМ. Он понимал, что наш личный состав делится на две категории: неуправляемых идиотов, и тех, кого жизнь в бригаде научила убедительно изображать неуправляемых идиотов. И не поймешь, кто хуже. В общем, Афанасьев давно привык относиться с подозрением даже к самым надежным с виду бойцам.
– Откуда, ребята? – спросил дежурный.
– Бригада Большой Мощности, Белая Церковь.
– Понятненько. Эх… А родом?..
– Отсюда, – сказал Косяк. – Неподалеку.
– Москва, – сказал я.
– О, у тебя тут есть земляк.
Мы шли по казарме, ловя на себе заинтересованные взгляды. Нас уже ждали тщательно застеленные кровати.
– А пожрать, ребята, нету, – сказал дежурный. – То есть совсем. Можем дать по куску чернухи, но вы же такое не едите.
– Не едим, – честно признал Косяк. – Да хрен с ним.
Он снял куртку, сел на кровать, сбросил хабэшку, богато украшенную значками. Под хабэшкой обнаружилась синяя «олимпийка». Казарма дружно сглотнула.
Я свою хабэшку, скромную, с одним лишь комсомольским значком, слегка расстегнул. Показался свитер, который мне одолжил, скорее даже навязал, чтобы я не простудился, связист Генка Шнейдер. Казарма сглотнула еще раз.
По телевизору показывали какую-то муть.
– Спать буду, – решил Косяк, и полез под одеяло.
– Спокойной ночи… Местный.
– Заткнись, а то сглазишь, – буркнул Косяк.
Интересно, подумал я, что ему обещал Афанасьев. Майор любил держать человека в подвешенном состоянии, не говоря ни «да», ни «нет». С другой стороны, не зверь же Афоня. Раз уж взял Косяка водителем, то помучает его до последнего дня учений, а потом скажет – ладно, товарищ сержант, поехали к тебе в гости…
Я достал сигарету и сунул ее в рот. Достал зажигалку. Без умысла, это не было демонстрацией. Казарма едва не застонала.
– А где тут курят? – спросил я.
В туалете меня нашел земляк, солдат-дед, самую малость расхристанный. Тут все были такие, с небольшими отступлениями от уставной нормы, но без фанатизма – ремень чуть распущен, сапоги чуть смяты, поперек спины заглажена полоска-«годичка»… Видели бы они, как у нас по казарме деды разгуливают, кто в тельняшке, кто в больничном халате, некоторые в кроссовках, и все в шерстяных носках. Уж молчу про сержанта Шуру Андрецова и его желтые трусы до колен.
– Как у вас там? – спросил земляк.
Я провел ребром ладони по горлу.
