– Плохо так. Нехорошо.
– Она ведь не человек, – заметил Лука, вкрадчиво заглядывая Илье в глаза. – Она вообще не разбери- поймешь.
– Тем более!
– Неделю без бабы, – пожаловался Василий у Ильи за спиной. – Тут и козу огуляешь.
– Лучше уж козу… А порчи не опасаетесь? – вспомнил Илья. Его медленно выпирали из кладовой, и он понятия не имел, что делать. Не бить же этих чудаков.
– Не-а, – сказал Лука. – Я еще ночью догадался, когда слушал их вопли. Ты прав, нету от них порчи. Только пугать умеют. А теперь, как мы насовали этой в рыло, так я вообще их не боюсь.
– Раз не боишься, значит, можно еть? – Илья презрительно фыркнул.
– Надо еть, Илюша. Надо. И чтобы за наших баб отомстить, и чтобы совсем не бояться.
Василий таки отпихнул Илью и опять пристроился к «девке». Та пискнула.
Илья протянул длинную руку и оттащил Василия.
– Да что ж ты непонятный такой! – возмутился тот. – Чего тебе надо?
– Неправильно это, – объяснил Илья. – Нельзя силой. Лучше добейте.
Он бы и сам добил несчастную, да Василий ее заслонял. И уж больно не по делу было ссориться с братьями сейчас.
Внутри у Ильи все клокотало. Он не думал и не хотел думать о том, сколько человек истребила «девка». Сколько поела. Попадись она ему за разбоем, он бы сплющил ей черепушку в один удар. Но сейчас «девка» была для Ильи всего лишь поверженным врагом. Беспомощным существом, жестоко избитым, болтающимся в подвешенном состоянии ногами врозь. Храбр не испытывал к ней ничего, кроме жалости. И то, что Петровичи хотели с «девкой» сделать, Илья воспринимал как надругательство.
Отчасти еще и надругательство самих Петровичей над своим человеческим естеством. Мало ли, кого топчут волоты. Это еще не повод «мстить» им таким же образом.
– Ну стойте! – почти взмолился Илья.
– Ты главный. – Лука кивнул. – Мы ждем. Слу-ушай, может, ты свою долю хочешь? Имеешь право. Давай, вставляй. Первому храбру – первое место!
Илья от изумления схватился за голову. Василий, воспользовавшись этим, тут же просочился к добыче.
– Да как можно совокупляться с… ними! Что же вы над собой-то творите, братья?! Нельзя!
«Ибо сказано: два будут одна плоть», – выскочили из глубин памяти слова, подслушанные в церкви. Правда, это относилось к блудницам. И никому не мешало совокупляться. Но ведь с бабами! Да и блудниц на Руси не бывало отродясь, дал бабе денег в благодарность или подарил чего – не блудница же она после этого. Говорили, в Греции блудниц полно. Недаром книга Библия, принесенная на Русь греками, так их ругала.
– Скажешь, мало волоты наших баб потоптали? – спросил Лука. – Слыхал небось, что с такими бабами после делают? Всем селом в одну дырку – и на плаху. Остынь, Илюша.
Василий, недовольно ворча, пристраивался к «девке», раздвигал ей шерсть в паху, то и дело оглядываясь через плечо на Илью – не сцапает ли снова.
– Мы ведь ее сразу прибьем, когда закончим, – сказал Лука. – Так какая разница, кто она и что. Шел бы ты, Илюша. Дай развлечься.
Илья стоял в замешательстве, хлопая глазами.
– Да вы просто звери какие-то! – выпалил он.
Лука недобро прищурился.
– Ты нашего не замай, – с поддельной ласковостью проговорил он. – Я понимаю, тебе неприятно. Ты же сам… Не просто так на свет народился. Верно?
Илья отшатнулся.
А через миг бросился из кладовой вон, так задев плечом Луку Петровича, что тот упал.
Позади сдавленно взвизгнула «девка».
На постоялом дворе Илья метнулся к кадушке с водой, плеснул в лицо, отпил через край, еще плеснул. Схватил огромный свой меховой плащ на шелковой лазоревой подкладке – ценой как обе шубы Петровичей, – укутался им по самые глаза и рухнул в угол.
Ему хотелось стать очень маленьким и незаметным.
В кладовой «девка» стонала и выла так, будто ее не насиловали, а по живому резали. Илья заткнул уши, но не помогло. Он ощущал чужие страдания нутром. Да, «девка» пролезла в кладовую убивать. Но не для удовольствия, ради еды. А Петровичи глумились над ней, просто чтобы потешиться. Какая там месть! Какая приманка для волотов! Петровичам надо было доказать себе, что они сильные и смелые. Они для этого и берегиню толстозадую огуляли когда-то. За-ради удали молодецкой.
Неизвестно, как себя чувствовала берегиня, а вот «девку» не тешило сношение с храбрами киевской дружины. «Девка» чуяла, что ее скоро забьют булавой. А еще Илья, к несчастью, дал понять, что у нее тут есть защитник. И звала она на помощь не столько родичей из леса, сколько его, Илью.
С ним она легла бы, кстати. Сама, охотно… Илью от этой мысли аж передернуло.
Привязалась бы накрепко. Стала бы преданной домашней скотиной. Охотилась бы для него, а если надо,
