Василий ехал, гордо подбоченясь и задрав нос. Ему все это нравилось.
Обоз замедлял ход, теснимый с боков. Смерды подступали к саням вплотную, пытаясь высмотреть, где же везут пленника. Раздался визг – наехали полозом на ногу. В середине обоза уже намечалась драка, там один любопытный получил в ухо и не постеснялся ответить.
– Кажи волота!!!
Кого-то дернули с саней и пинали ногами, челядь полезла разнимать, взметнулись кулаки, полетели на дорогу шапки. Впереди Лука, вовсю работая плетью, разворачивал коня идти на подмогу.
– Назад! Расступись! Зашибу!
Микола встревоженно оглянулся на Илью и снял с пояса гирьку на длинном ремне – отмахиваться, если толпа вовсе сдуреет.
– Волота!!! Кажи волота!!!
Вдруг над дорогой пронесся свист. Отчаянно резкий, перекрывший и рокот толпы, и колокольный звон. А за ним другой – обдирающий ухо, страшный. Толпа отхлынула на обочину. И тут подал голос Соловый.
Будто гром ударил с ясного зимнего неба. Хлопнуло, ухнуло и заскрежетало.
Толпу разметало. Она бросилась врассыпную от дороги прочь и залегла. Только перепуганные кони, одни распряженные, а какие и в оглоблях, удирали вдаль.
Обоз унесло аж к самим воротам, где он, распахав надвое плотные ряды встречающего люда, чудом никого не задавив, вломился в город.
И только двое саней неспешно ехали по дороге. Микола перебрался на спину кобыле и зажимал ей уши руками. Следом мерно топала Бурка, с заметно выпученными глазами и свисающими из ушей тряпками. А Илья сидел в санях задом наперед, у Солового на груди, и бешено свистал ему прямо в морду. Волот извивался под храбром, раскачивал сани и – отвечал.
Колокольный звон отчего-то стих.
Над дорогой грохотало и бухало, не хватало только молний.
Илья перестал свистеть, выдернул пальцы из ушей, заткнул Соловому пасть и приподнялся на санях. Огляделся по сторонам.
– А вот кому волота!!! – взревел он. – Подходи, кто не обосрался!!!
Желающих не нашлось.
Из города вырвался богато одетый всадник на белом коне. Проскакал по дороге, спрыгнул у саней и, не обращая внимания на Солового, сгреб Илью в медвежьи объятья.
– Вернулся, Ульф. Вернулся, брат. Живой.
– Я привез тебе разбойника, Торбьёрн. Я же обещал.
– Вижу, – Добрыня одной рукой поймал за повод своего жеребца, рвущегося от саней в поле. – Помнится, я говорил – не надо. Хватило бы и головы.
– Надо, – твердо сказал Илья. – Пускай князь его казнит.
– Великий князь наш и благодетель несколько раздосадован. Ты со своим йотуном испортил ему праздничную обедню.
– Сильно испортил? – осторожно спросил Илья.
– Звонари удрали со звонницы. Ну и… – воевода рассмеялся. – Ой, не могу… Мы в Десятинной церкви стояли, там слышны были одни колокола. Вдруг перестали, значит, пора службу начинать…
– Ну чего, чего?
– Отец Феофил только рот открыл – и тут за стеной ка-ак грохнет!
– И?..
– Упал с амвона.
– Ай, как нехорошо.
Добрыня, все еще посмеиваясь, оглядел Солового.
– Таких больших не бывает, – заявил он. – И масть удивительная. Сразу видно, не местный, пришлый издалека. Надо содрать шкуру и сохранить, а то время пройдет – и никто не поверит. Запамятуют с перепугу.
Соловый, будто почуяв, о ком говорят, фыркнул.
– Но! – прикрикнул воевода. – И как ты его?..
– Бревном зашиб. Теперь в дружине смеяться будут. Петровичи уже смеются, – наябедничал Илья.
– Я им посмеюсь! – пообещал Добрыня.
– Не надо, Петровичи хорошо помогли.
Добрыня прищурился:
– И сколько йотунов они побили?
Илья спрятал глаза:
– Двух.
