нюансов в мыслях).
Создание устойчивых нелепостей, или абсурдов, типа «то же, да не то» и было тем самым выходом на вровень, немыслимый в нервной деятельности любого животного. Последующая история ума была медленной эволюцией средств разъединения элементов, составляющих абсурд, или дипластию. Этому противоречивому объединению соответствует какая-то эмотивная реакция, которая свидетельствовала об абсурде и нуждалась в нём. Следом этого остается факт, выраженный в т.н. законе А.Элькоста: всякое человеческое чувство в норме амбивалентно (внутренне противоречиво). Дипластия воспроизводит как раз то одновременное наличие двух противоположных друг другу раздражении, которое «срывает» нормальную ВЫСШУЮ нервную деятельность у животных.
Животное имеет дело либо с «тем же» раздражителем, не отличая новый от прежнего, т.е. пренебрегая их различиями, либо «не с тем», т.е. дифференцируемым. Напротив, то отождествление, о котором идет речь, ничего общего не имеет с их смешением: где есть смешение, там нет удвоения, нет обобщения. Дипластия — такая операция, где между двумя предметами или представлениями налицо 1) очевидное различие или независимое бытие и 2) сходство или слияние. Если нет и того и другого хоть в какой-то степени — отождествление невозможно.
Создание дипластии — сублогика: преодоление дипластии — формальная логика. Преодоление дипластии можно определить также, как деабсурдизацию абсурда. Обычно абсурд (бессмысленность, нелепость) выступает просто как невыполнение условий логики. Но можно и перевернуть: логика — это невыполнение условий абсурда. И получится тогда более широкое обобщение.
Условия абсурда — это противопоставления трем основным законам логики: 1) обязательность многозначности (минимум двусмысленности), т.е. А и А. 2) обязательность противоречия. 3) вместо «или- или» — «и-и». В таком случае, всякую логичность следует рассматривать как нарушение этих правил. Далее, есть возможность эти формулировки свести к одной позитивной. А именно, формулой абсурда может служить А = В. Два элемента — А и В — различны, но они и тождественны.
Оба элемента пары, по определению, должны быть столь же несовместимы друг с другом, как нейрофизиологические явления возбуждения и торможения. И в самом тесном слиянии они не смешиваются. Собственно, к физиологическому антагонизму возбуждения и торможения восходит всякое явление функциональной оппозиции в человеческой психике, включая речь (фонологическая и синтаксическая оппозиция). Но человек в дипластии не может сливать возбуждение и торможение, — он может сливать в дипластии два раздражителя противоположного знака.
Эта спайка — явление особого рода: в глубоком прошлом бессмыслица внушала священный трепет или экстаз, с развитием же самой речи, как и мышления, бессмысленное провоцирует усилия осмысления. «Речь есть не что иное, как осмысление бессмысленного». Дипластия под углом зрения физиологических процессов — это эмоция, под углом зрения логики — это абсурд…
Но это не значит, что дипластия принадлежит исчезнувшему прошлому.
Прошлое живет. Не видно, чтобы люди склонны были отказаться от ее чар, лежащих во всём, что священно и таинственно, что празднично и ребячливо.
Растущий строгий ум туго и многообразно переплетен в цивилизациях мира с доверчивым бездумьем и с причудливыми фантазиями.
ДИВЕРГЕНЦИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ВИДОВ
Теперь видно, что главной проблемой антропогенеза уже становится не морфологическое отличие Homo sapiens от предковой формы, а его реальные отношения с ней. Человек не мог не находиться в тех или иных отношениях с видом, от которого он стал отличаться и отделяться. Наука об антропогенезе должна стать наукой о конкретных биологических отношениях людей и той предшествовавшей формы, от которой они ответвились. Это были отношения и биогеографические, и экологические, отношения конкуренции, симбиоза или паразитизма, наконец. Главное внимание в этой науке должно быть перенесено на вопрос о реальных отношениях людей с его предковой формой. В науках о человеке должен произойти сдвиг, который можно сравнить лишь с копернианской революцией.
Пора отбросить все те несуразицы, которыми замусорена проблема становления Homo sapiens. Научной несообразностью является взгляд, будто все особи предкового вида превратились в людей. Еще бессмысленнее думать, что они перестали рождаться на свет с тех пор, как некоторые путем мутации стали людьми. Не лучше и идея, что немногие, ставшие людьми, в короткий срок лишили кормовой базы всех отставших и те быстро перемерли: на Земле до сих пор остается довольно пищевых ресурсов для множества видов животных. Упорно избегается тема о реальных взаимоотношениях двух разновидностей вида Troglodytes, в ходе этих взаимоотношений ставших подвидами, а затем и разными видами, продолжая и на этом таксономическом уровне находиться в биологических отношениях друг с другом (таких, как промискуитет и каннибализм).
И что касается человека (Homo sapiens), то он появляется всего лишь 35-40 тысяч лет тому назад. Его исторический марш, обгоняющий темпы изменения окружающей природы, т.е. обретающий относительное самодвижение и ускорение (при неизменности телесной организации), начинается и того много позже. Начало такого самодвижения следует отсчитывать лишь с неолита, эти недолгие восемь тысяч лет человеческой истории по сравнению с масштабами биологической эволюции можно приравнять к цепной реакции взрыва. История людей — взрыв! В ходе ее сменилось всего несколько сот поколений.
Толчком к взрыву послужила бурная дивергенция двух видов — Troglodytes (палеоантропов) и Homo pre-sapiens, стремительно отодвигавшихся друг от друга на таксономическую дистанцию подвидов, видов, родов, семейств и, наконец, на дистанцию двух различных уровней самоорганизации материи — биологической и социальной. Только существование крайне напряженных экологических отношений между обоими дивергирующими видами может объяснить столь необычайную быстроту данного ароморфоза: отпочковывания нового, прогрессивного вида. К тому же, с самого начала дивергенция не сопровождалась размежеванием ареалов. Наоборот, в пределах одного ареала происходило крутое размежевание экологических ниш и форм поведения.
Следовательно, перед нами продукт действия некоего особого механизма отбора, противоположного дарвиновскому, «естественному». Уж очень специфично то, что возникло: вид, отличающийся инверсией процессов высшей нервной деятельности:
«животное наоборот».
И проблема антропогенеза в точном и узком смысле сфокусирована на сравнительно недолгом интервале времени, но крайне насыщенном. «Загадка человека» полностью включена в неисчерпаемо сложную тему дивергенции палеоантропов и Homo pre-sapiens. В переводе на хронологию длина этого интервала всего лишь 15-25 тысяч лет, на нём-то и укладывается всё таинство дивергенции, породившей людей.
Практически все сообщества высших животных строят свои взаимоотношения иерархически, образуя привилегированные ступени из альфа-, бета-, гамма— (и т.д.) особей. И всегда существует определенный уровень внутривидовой агрессивности. Понятно также, что это «неравноправие» должно обостряться в неблагоприятных, экстремальных условиях. Но лишь у позднейших гоминид (троглодитов), предтеч людей, это «иерархическое строительство» дошло до устойчивой смертоносной агрессивности, что и привело к осознанию (уже — человеком!) реальной смертельной опасности, исходящей от внешне такого же как и он сам существа. «Такой — да не такой» («Федот, да не тот!») — это и была та самая первая дипластия, тот страшный абсурд, который привел к первейшему проблеску гоминизации животного, что и стало детонатором взрывоподобного становления рассудка.
Именно таким образом и происходит страшное открытие человека (также и в смысле открытия нового — уже собственно человеческого — пути): «Я могу быть убит таким же существом как и Я!!» И в этом озарении-прозрении заключалось буквально всё: и само-осознание, «овладение собой, как предметом» [2], и вероятностное прогнозирование будущих событий, т.е. всё то, на чём зиждется человеческий рассудок.
Одновременно при этом само-осознании (иначе говоря — при рождении рассудка) происходит и неизбежное эапечатление, или т.н. «импринтинг», хищного поведения, в результате которого убийства себе подобных предстают перед рассудочным человеком на долгие века как естественные. В этом плане страшный «импринтинг человекоубийства», ставший величайшим трагическим заблуждением
