в этом учебном году не было ни одного второгодника.
Кто-то из учеников сказал про Димку, что он новатор. Его пришли однажды приглашать в четвертый «Д» на сбор. А Валя Сидоров сфотографировал Димку в задумчивой позе над электрическим звонком в кабинете физики.
За последние дни Димка вдруг почувствовал, что его подхватила какая-то невидимая рука и стала поднимать все выше и выше. А что он, собственно, такого сделал? Ничего. Он просто повторил в мужской школе то, что сказали девочки: «Долой двойку и второгодничество!»
Конечно, Димка понимал, что это совсем не из-за него во всех сорока классах прошли собрания, посвященные борьбе с двойкой; и не из-за него на эту тему разговаривали в родительском комитете. Так или иначе, напиши он об этом заметку или не напиши, а двойке все равно пришел бы конец — другие бы заговорили.
Но все-таки чувство гордости за первый верно сделанный шаг приходило к нему по праву…
Отрядный сбор седьмого класса «Б» состоялся после уроков.
В коридоре стоял шум. Дверь класса беспрестанно распахивалась, и чужие мальчишки на миг показывались на пороге, то и дело кукарекали или строили страшные рожи.
Засунув ножку стула в дверную ручку, Толя подошел к учительскому столу.
— Тише, ребята, начинаем! — сказал он и, вынув из кармана черную расческу, постучал ею по столу. — Сегодня наш отряд должен рекомендовать в комсомол трех человек. Впрочем, мы должны не рекомендовать, а составить о них мнение для совета дружины. Заявление подали: я. Валя Сидоров и Димка Бестужев.
В классе было тихо. На первой парте, полуобернувшись к ребятам, сидел Леня. Он был в красном галстуке, который очень шел к его круглому лицу. Ирина Николаевна сидела рядом с Толей за учительским столом. Положив подбородок на ладони, она внимательно рассматривала класс.
— А может быть, рекомендуем всех без обсуждения? — сказал кто-то с задней парты. — Мы же вас давно знаем.
— Маркин, потише! — сказала Ирина Николаевна, посмотрев на мальчика, который, пригнув голову, спрятался за спину соседа.
Дима поднял руку:
— Я предлагаю начать с Гагарина. Он себя первым назвал…
— Это все равно, — сказал Толя. — Можно начать и с тебя. Но раз поступило предложение, я голосую: кто за то, чтобы начать с меня, поднимите руки.
Все были «за».
— Значит, обсуждаем мою кандидатуру. — Толя сел на стул. — Слово имеет Бестужев.
— Откуда ты взял, что я первым хочу выступать? — удивился Димка. — Я, может, совсем не буду…
— Сужу по твоей активности, — сказал Толя и, увидев, что поднял руку Маркин, тут же галантно пригласил: — Прошу вас.
«Маркин, наверно, за меня будет, а Димка… этот себе на уме», — подумал Толя и поймал себя на мысли, что он боится Димки. Впрочем, он ни секунды не сомневался в том, что у класса о нем будет хорошее мнение.
Его друзьями были все ребята. С ними он учился семь лет, и вся его жизнь была перед ними как на ладони. Ребята знали его отца и мать, которая нередко ходила с классом на экскурсии. И кто, как не он, привил ребятам интерес к музыке?
Толе припомнился отрядный сбор в начале учебного года, когда его выбрали председателем. Ни одного человека не было против — все выступали «за», и, глядя тогда на класс. Толя думал, что какие все- таки чудесные ребята с ним учатся — дружные, добрые. Наверно, такой класс единственный во всей Москве!
А когда он, радостный, пришел после сбора домой, то мама первым делом позвонила к папе на работу:
— Боречка, у нас радость — Толю избрали в председатели совета отряда!
На сегодняшнем сборе у Толи тоже было хорошее настроение. Но он почему-то уже не имел такого радостного и вместе с тем спокойного чувства, какое приходит от уверенности за себя. То ли это происходило оттого, что за день он успел переволноваться, то ли потому, что перед ним сидел Димка и глаза их ни разу с начала сбора не встретились. Но как все-таки интересно устроено на земле: столько на свете голов, и у каждой — свое единственное мнение! И трудно знать, кто тебя будет ругать, а кто хвалить.
Маркин провел пальцем по учительскому столу, будто снимая пушинку, и начал:
— Гагарина я знаю с первого класса. Мы с ним тогда даже на одной парте сидели и завтраками делились. Он хороший товарищ и учится только на «отлично». Когда мы его выбрали в председатели совета отряда взамен меня, — Маркин усмехнулся, — ребята меня не слушались… он сразу стал работать по общественным делам… Ну, что еще сказать? В общем, я рекомендую Гагарина в комсомол.
И Маркин пошел к своей парте.
— У меня вопрос к Гагарину, — сказал Силкин. — Читает ли он газеты?
— Каждое утро — три, — сказал Толя: — «Пионерку», «Комсомолку» и «Правду».
— А в международном положении разбираешься?
— Да.
— Я еще могу добавить, — вскочил Силкин. — Тольку критиковали в нашей газете, и это правильно. Но я думаю, что он человек с мозгами и учтет, что ему говорят.
Толя сидел за столом приосанившись. Он постукивал расческой по столу и делал вид, что весь этот разговор относится не к нему. Однако ему было очень приятно, что ребята, как он и ожидал, его поддерживают.
Когда Силкин кончил. Толя спросил:
— Голосуем? — и вдруг, будто о чем-то вспомнил, посмотрел на Димку:
— Да-а… а ты, Бестужев, будешь?
Димка медленно встал и, упершись рукой в поднятую крышку парты, оглядел класс. Он еще был в нерешительности. Может быть, лучше поговорить с Толей наедине, а не вот так — перед всем классом?
— В общем, тут и Маркин выступал «за», и Силкин «за», и, кажется, весь класс за него. — Димка покачал крышкой парты, словно хотел проверить, крепко ли она держится, — а я за Гагарина голосовать не буду… Что Парамонов, что Гагарин — одно и то же. Один тянет назад, другой не ведет вперед.
По классу пошел шум.
— Давай, давай! — предчувствуя, что сейчас будет разговор начистоту, задорно сказал Леня.
— Вот вы посмотрите на Гагарина, — продолжал Димка. — Когда его хвалили, он сидел приосанившись, а когда я стал выступать, развалился на стуле, будто ему все равно…
Толя не спеша выпрямился. «Начинается! — подумал он. — Так я и знал!»
— Он всегда такой… Когда я его в газете протянул, он ко мне чуть не с кулаками прибежал: «С сегодняшнего дня или ты больше не редактор, или я больше не председатель».
— Не ври, Димка, — миролюбиво пояснил Толя. — Я просто хотел, чтобы все заметки утверждались советом отряда.
— Нет, неправда, — вдруг сказал Ваня Сидоров. — Я тоже понял тебя так, как и Димка. Ты не выкручивайся!
— Я не выкручиваюсь, потише выражайся!
— Он не выражается, это образное слово, — продолжал Димка. — Короче говоря, я думал — ты болеешь за класс, а тебе наплевать на него! Ты не верил в нас, что мы справимся с радиоузлом. Тебя просят сыграть на рояле, а ты ломаешься и музыку от класса зажимаешь.
— А ты что, без грехов? — спросил Димку Парамонов.
