нефантастических произведений (и ваш покорный слуга готов подтвердить, что данная книга вполне сопоставима с «Человеком в высоком замке», получившим премию Хьюго, и столь же прекрасным «Марсианским сдвигом времени»). На мой взгляд, это один из самых проникновенных и замечательных романов об Америке середины двадцатого столетия.
«Исповедь недоумка» была написана в Пойнт-Рейс, штат Калифорния. Вскоре после завершения работы над книгой Филип К. Дик женился на женщине, вдохновившей его на создание образа Фэй Хьюм, и следующие пять лет они прожили вместе.
«Исповедь недоумка»
Посвящается Тэссе — темноволосой девушке,
которая поддерживала меня,
когда это было жизненно необходимо
(то есть все время).
Для нее, с любовью.
(раз)
Я состою из воды. Вы не замечаете этого, потому что она находится внутри меня. Мои друзья тоже состоят из воды. Все. Соответственно возникает проблема: нам не только приходится противодействовать просачиванию в землю, но и зарабатывать себе на жизнь.
Хотя существует еще большая проблема. Мы не чувствуем себя дома где бы то ни было. Отчего это?
Из-за Второй мировой войны.
Вторая мировая война началась для Америки 7 декабря 1941 года. В ту пору мне было шестнадцать лет, и я ходил в севильскую среднюю школу. Услышав новости по радио, я тут же понял, что нужно отправляться на фронт.
Наш президент получил возможность отшлепать япошек и немцев, а для этого всем нам требовалось встать плечом к плечу. Кстати, радио я сделал сам. Я постоянно собирал супергетеродинные пятиламповые приемники, работавшие на постоянном и переменном токе. Моя комната была завалена наушниками, катушками проводов, конденсаторами и кучей других технических деталей.
Объявление по радио прервало рекламу хлеба:
«Домашний»? Покупайте лучше «Фермерский хлеб»!
Я всегда не любил рекламу. Я вскочил, чтобы настроить приемник на другую частоту, но женский голос внезапно осекся. Естественно, я заметил это. Я и глазом не успел моргнуть, как понял, что случилось важное событие.
Я возился с марками из германских колоний теми самыми, на которых изображалась кайзеровская яхта «Гогенцоллерн», и разложил их на столе недалеко от падающих из окна солнечных лучей. Нужно было наклеить их, пока с ними ничего не случилось. Но я стоял посреди комнаты, не делая абсолютно ничего, лишь продолжая дышать и отправлять другие естественные процессы.
Я просто поддерживал физические функции, пока мой разум концентрировался на радиопередаче.
Конечно же, мои родители и сестра ушли куда-то после обеда, поэтому мне не с кем было поделиться новостью.
Это привело меня в ярость. Услышав, что япошки планировали сбросить на нас бомбы, я метался по дому и пытался придумать, кому позвонить. В конце концов я сбежал по лестнице в гостиную и позвонил Герману Хоку, которого знал по севильской школе и с которым во втором «А» мы сидели рядом на уроках физики. Когда я рассказал ему о нависшей угрозе, он тут же прикатил ко мне на велосипеде. Мы сидели, слушали последние сообщения и обсуждали ситуацию с Японией. За это время мы выкурили парочку «Кэмел».
— Короче, немцы и итальянцы получат теперь по носу, сказал я Хоку. Это означает войну с Осью[Ось Рим Берлин Токио], а не с Японией. Но сначала мы должны вздуть япошек, а затем обратить внимание на Европу.
— Я тоже был бы рад отлупить япошек, ответил Хок. Мне не терпится поучаствовать.
У нас на этот счет было общее мнение. Мы расхаживали по моей комнате и, покуривая, продолжали слушать радио.
— Меня тошнит от этих пухлых мелких желтопузиков, добавил Герман. Ты знаешь, что у них вообще нет своей культуры? Вся их цивилизация… Они стащили ее у китайцев. И они точно произошли от обезьян, поэтому в них нет ничего человеческого. Это тебе не война с настоящими людьми.
— Однозначно, согласился я.
Вспоминая 1941 год, я должен заметить, что мы высказывали ненаучные заявления. Тут и спорить нечего. Сегодня мы знаем, что китайцы тоже не имеют никакой культуры. Они перебежали к красным, как сонмы муравьев, которыми они, похоже, и являются. Это для них естественная жизнь. В любом случае все это не важно, потому что рано или поздно нам придется разобраться с ними.
Мы отмутузим их, как отмутузили япошек. И они получат свое, когда придет время.
Вскоре после 7 декабря военные власти расклеили листовки на телеграфных столбах. В них говорилось, что японцы должны убраться из Калифорнии к такой-то и такой-то дате. В Севилье, находившейся в сорока милях южнее Сан-Франциско, проживало несколько японцев. Они вели свой бизнес: кто-то выращивал цветы в оранжерее, кто-то торговал бакалеей обычное мелкое предпринимательство, где каждый из них сшибал жалкие пенни, довольствуясь чашкой риса в день и заставляя работать своих десятилетних детей. Ни один белый человек не мог конкурировать с ними, потому что они трудились фактически задаром. В любом случае им пришлось убираться из страны, хотели они того или нет. На мой взгляд, это было сделано для их же пользы, потому что многие из нас подозревали япошек в саботаже и шпионстве. В севильской школе компания наших поймала японского мальчика и попинала его немного ногами, выказывая патриотические чувства. Помнится, его отец работал дантистом.
Единственным япошкой, которого я лично знал, был страховой агент, живший на другой стороне улицы. Как и все азиаты, он имел большой сад вокруг дома. По вечерам и по выходным он появлялся на своем огороде в штанах цвета хаки, майке и теннисных туфлях, держа в руках садовый шланг, мешочек удобрений, грабли и лопату. Этот япошка выращивал там неизвестные мне овощи: какие-то бобы, кабачки и дыни плюс обычную свеклу, морковь и тыквы. Пока он пропалывал сорную траву на грядках с тыквами, я следил за ним и приговаривал:
— А вот и наш Джек Тыквоголовый. Пришел поискать себе новую голову.
Он действительно походил на Джека Тыквоголового тонкая шея и круглая башка. Волосы были подстрижены, точь-в-точь как у студентов колледжей! И он всегда улыбался. Его тонкие губы не могли прикрыть огромных зубов. Они все время торчали наружу.
В тот период, когда япошек выгоняли из Калифорнии, я несколько недель терзался мыслью, что этот желтокожий дядька рыщет вокруг нас и ищет себе свежую голову вместо сгнившей старой. Он выглядел неважно наверное, потому что был тощим, высоким и сутулым. Я предполагал, что он чем-то болел скорее всего туберкулезом. Одно время я даже боялся (и это мучило меня неделями), что однажды он выйдет в сад или пойдет по аллее к машине, а его шея сломается, и голова, слетев с плеч, покатится перед ногами. Я в ужасе ждал, когда это случится, и тем не менее всегда выбегал посмотреть на соседа, когда слышал его
