— Я знаю, в чем причина вашего появления у нас, — сказал Тигарден. Эрик хрюкнул:
— Знаете? — он в этом сомневался.
— Молинари просто следует своей инстинктивной склонности. Он осуществляет двойную проверку, вводя свежую кровь в наш организм. Мы не против; мы даже признательны — слишком много работы здесь. Вы конечно знаете, что у Секретаря громадная семья, даже больше, чем у Вирджила Акермана, вашего прежнего нанимателя.
— Кажется, я где-то читал, что у него три дяди, шесть двоюродных братьев, тетка, сестра, старший брат, который…
— И все они живут вместе с ним в чиеннской резиденции, — сказал Тигарден. — Как правило там. И все они толкутся возле него, пытаясь урвать себе кусок получше — пищу, помещение, слуг, — вы понимаете. Кроме этого, — он помедлил, — есть еще и любовница.
Этого Эрик не знал. Об этом никогда не упоминалось, даже во враждебной Секретарю прессе. — Ее имя Мэри Райнске, Они встретились незадолго до смерти его жены. Официально Мэри числится его личным секретарем. Мне она нравится, многое сделала для него как до, так и после жены. Без нее его, возможно, уже не было бы в живых. Лилистарцы ненавидят ее… Собственно, я даже не знаю почему. Возможно, я чего-то не знаю.
— Сколько ей лет?
— Секретарю, как показалось Эрику, было далеко за сорок или немного за пятьдесят.
— Молода, насколько это только можно себе представить. Подготовьтесь к встрече, доктор, — Тигарден усмехнулся. — Когда она появилась здесь, она училась в колледже и подрабатывала по вечерам машинисткой. Возможно, она принесла ему какой документ… никто не знает наверняка, но они действительно познакомились благодаря ее работе.
— С ней можно разговаривать о его болезни?
— Безусловно. Она именно тот человек — единственный человек, — который способен убедить его принять фенобарбитал, а если необходимо, и пасабамат. Фенобарбитал, видите ли, делает его сопливым, а пасабамат сушит рот. Так что он просто их выбрасывает, и все тут, Мэри может его заставить! Она итальянка. Как и он. Она может прикрикнуть на него, как это делала его мама, когда он был ребенком… или сестра, или тетка; они все кричат на него, и он это терпит, но не слушает никого, кроме Мэри. Она живет в засекреченной квартире в Чиснне за двойным кордоном людей из секретной полиции — ее охраняют от лилистарцев. Молинари страшится дня, когда они… — Тигарден осекся.
— Они что?
— Убьют или искалечат ее. Или лишат ее мыслительных способностей, превратят в безмозглое растение. У них в запасе множество различных способов, и они могут выбрать любой из них. Вы не ожидали, что наши отношения с союзниками настолько натянуты? — Тигарден улыбнулся. — Вот так они обращаются снами, наши высокоразвитые союзники, по сравнению с которыми мы просто блохи. А теперь вообразите, как будут обращаться с нами наши враги, риги, если они прорвут нашу оборону и вторгнутся сюда.
Некоторое время они сидели молча, никто не решалея начать разговор.
— Что, по-вашему, произойдет, если Молинари выйдет из игры? — произнес наконец Эрик.
— Ну, возможны только два исхода. Или найдется кто-нибудь, настроенный более пролилистарски, или нет. Ничего другого не случится; а почему вы спросили об этом? Вы думаете, мы можем потерять нашего пациента? В этом случае, доктор, мы потеряем не только работу, но возможно и жизнь. Единственное оправдание вашего существования, как и моего, заключается в поддержании жизнеспособности одного грузного итальянца среднего возраста, который живет в Чиенне, Вайоминг, со своей громадной семьей и восемнадцатилетней любовницей, страдает желудочными болями и обожает закусить на ночь чем-нибудь легким, вроде жареных на масле гигантских креветок с горчицей и хреном. Не знаю, что вам там наговорили или что вы подписали, но вам еще долго не придется вставлять эти ваши искусственные органы в Вирджила Акермана; у вас просто не будет времени, потому что поддержание жизни Молинари — ото задача, которая потребует всего вашего времени, — Тигарден казался раздраженным и вместе с тем расстроенным; его голос в темноте кабины звучал отрывисто.
Я сыт этим по горло, Свитсент. У меня нет своей жизни, только жизнь Молинари. Меня тошнит от бесконечных лекций на любую тему и вопросов о том, что я думаю о контрацепции или о пробеме приготовления грибов, или Бег знает о чем и что бы я сделал, если бы, и так до бесконечности. Как диктатор — а вы ведь понимаете, что он диктатор, только мы все избегаем этого слова, — он исключение. Во-первых, он, возможно, величайший политический стратег в мире. Как бы иначе ему у подняться до поста Генерального секретаря ООН? На это у него ушло двадцать лет непрерывной борьбы. Он вытеснил всех политических оппонентов на Земле. Затем он вляпался в эту историю с Лилистар: Это называется внешней политикой. Во внешней политике великий стратег потерпел неудачу, потому что здесь его мозг заклинило. Знаете, как это называется? Некомпетентность, Всю жизнь Молинари потратил на овладение искусством посильнее заехать коленом в пах своему противнику, а с Френекси надо было придумать что-то другое. Он действует здесь не лучше любого из нас, а может быть и хуже.
— Я понимаю, — сказал Эрик.
— Но он идет напролом, он блефует. Он подписал Договор о Мире, который привел нас к войне, И вот здесь-то Молинари и отличается от всех разжиревших, напыщенных диктаторов прошлого. Он взял ответственность на себя. Он не отправил в отставку министра иностранных дел и не расстрелял кого-нибудь из своих советников. Он сделал это сам, и он это знает. И это его убивает, дюйм за дюймом, день за днем. Начиная с живота. Он любит Землю, любит ее людей, всех, чистых и грязных, любит эту компанию своих вороватых родственников. Он расстреливает людей, сажает их под арест, но делает это против воли, Молинари сложный человек, доктор. Настолько сложный, что…
Дорф сухо вставил:
— Смесь Рузвельта и Муссолини.
— Он с каждым человеком ведет себя по-разному, — продолжал Тигарден. — Боже, он делает настолько гнусные вещи, настолько отвратительные, что волосы встают дыбом. Он вынужден их делать. О некоторых из них никогда не узнают, о них вынуждены молчать даже его враги. И он страдает от всего этого. Вы когда-нибудь встречали человека, который действительно берет на себя ответственность за все свои поступки? Встречали? А может ваша жена?
— Наверное нет, — ответил Эрик.
— Если бы вы или я по-настоящему приняли на себя моральную ответственность за все, что мы натворили за свою жизнь, мы умерли бы на месте или тронулись. Живые существа не приспособлены для осознания того, что они делают. Взять хотя бы животных, на которых мы ездим или которых мы едим. Когда я был ребенком, я каждый месяц должен был выезжать травить крыс. Вы никогда не видели, как умирает от яда животное? И не просто одно, а целые толпы, месяц за месяцем. Я не чувствовал этого Стыд, вину. К счастью, эти чувства не включались, иначе я не смог бы продолжать. Так происходит и со всеми людьми. Со всеми, кроме Мола. Как они его называют. — Тигарден добавил: — Линкольн и Муссолини. Мне приходит мысль о Другом, жившем почти две тысячи лет назад.
— Первый раз, — сказал Эрик, — я слышу, что кто-то сравнивает Джино Молинари с Христом. Даже его рабская пресса до этого не додумалась.
Возможно, это объясняется тем, — произнес Тигарден, — что вы впервые говорите с человеком из тех, кто находится рядом с Молом двадцать четыре часа в день.
— Смотрите не скажите о своем сравнении Мэри Райнеке, — сказал Дорф, — она скажет, что он ублюдок. Свинья в кровати и за столом, похотливый пожилой человек, раздевающий тебя взглядом, чье место в тюрьме. Она терпит его… из милосердия.
Дорф коротко рассмеялся.
— Нет, — возразил Тигарден, — Мэри этого не скажет… разве что она будет в плохом настроении, за все время случалось с ней раза три. Я не представляю, что бы она сказала, возможно, не стала бы говорить ничего. Она просто принимает его таким, каков он есть; она пытается его улучшить, но да если у нее это не выходит — а он сопротивляется, — она по-своему его любит. Встречали вы когда-нибудь этот особый тип женщин, которые видят в вас воможность? И с ее помощью…
— Да, — прервал Эрик. Ему захотелось сменить тему разговора; это заставляло его думать о Кэти. А он этого не хотел.
Вертолет продолжал свой полет к Чиенне.
Лежа в кровати в своей спальне и еще не вполне проснувшись, Кэти наблюдала за тем, как утренние. лучи расцвечивали пестрое убранство комнаты, выхватывая один за другим такие знакомые за время супружеской жизни предметы и цвета. Здесь, где она жила, Кэти не оставляло устойчивое ощущение реальности прошлого, запутавшегося в нагромождении вещей из различных периодов ее жизни: старинная лампа из Новой Англии, комод из редкого сорта клена — настоящего “птичьего глаза”, горка Неплевит… Она лежала с полуоткрытыми глазами и перебирала в памяти все эти предметы и обстоятельства, связанные с их приобретением. Каждый был триумфом в борьбе с конкурентами; не было большим преувелечением относиться к ее коллекции как к кладбищу, над которым витали призраки поверженных соперняков-коллекционеров. Она ничего не имела против их присутствия в своем доме, в конце концов, она ведь оказалась сильнее их.
— Эрик, — сонно позвала она, — ради Бога, встань и поставь кофе. И вытащи меня из кровати. Хочешь — расталкивай, хочешь — уговаривай. — Она повернулась к нему, но рядом никого не было. Она мгновенно проснулась. Затем встала и дрожа от холода направилась к шкафу за одеждой.
Кэти пыталась натянуть на себя легкий серый свитер, когда неожиданно почувствовала, что за ней кто-то наблюдает. Пока она одевалась незнакомец стоял в дверях, наблюдая за ней и не делая ни малейшей попытки объявить о своем присутствии; он откровенно наслаждался зрелищем ее переодевания. Теперь он приосанился и произнес:
— Миссис Свитсент?
На вид ему было лет тридцать, его глаза на чернявой роже с грубыми чертами не обещали ничего хорошего. В добавок он был одет в тускло-серую униформу, и она сразу поняла — это сотрудник секретной полиции Лилистар, действующей на Земле. Это было ее первое знакомство с этой службой.
— Да, — почти беззвучно подтвердила она. Кэти продолжала одеваться, сидя на кровати, она натягивала туфли, не отводя от него взгляда. — Я Кэти Свитсент, жена доктора Эрика Свитсента, и если вы…
— Ваш муж в Чиенне.
— Да? — Она поднялась на ноги— Мне нужно приготовить завтрак; позвольте пройти, пожалуйста. И покажите ваш ордер, по которому вы сюда ворвались. — Она протянула руку, ожидая.
— Мой ордер, — ответил человек в сером, — предписывает мне обыскать эту квартиру по подозрению в незаконном хранении наркотика Джи-Джи Фродадрина. Если он у вас есть, дайте его мне и мы отправимся в полицию Санта-Моники. — Он сверился с записной книжкой. — Прошлой ночью в Тиуане, дом сорок пять по Авила-стрит вы принимали наркотик через рот в компании…
— Могу я вызвать своего адвоката?
