автомобилей, сделанных когда-то в США и теперь на склоне лет оказавшихся здесь.
— Интересуетесь девочками, мистер? — мальчишка не старше одиннадцати схватил Эрика за рукав, пытаясь остановить. — Моя сестра, ей только исполнилось семь лет, и она еще ни разу не была с мужчиной, не сойти мне с места, если вы будете не первым.
— Сколько? — спросил Эрик.
— Десять долларов плюс стоимость комнаты, без комнаты плохо. Улица делает любовь чем-то грязным; после этого теряешь к себе всякое уважение.
— В этом есть доля правды, — согласился Эрик. Но не остановился.
С приближением ночи роботы-торговцы с их неуклюжими громадными лотками, тележками и корзинами постепенно покидали улицы Тиуаны; дневной люд и пожилые американские туристы уступали место другим. Спешащий куда-то мужчина грубо оттолкнул Эрика; девушка в свитере и тесной, готовой разойтись по швам юбке протиснулась мимо него, на мгновение их тела соприкоснулись,… “Как будто, — подумал он, — мы уже давно знаем друг друга”, И этот неожиданный обмен теплотой двух сомкнувшихся тел явился выражением глубочайшего и полного взаимопонимания между нами. Девушка прошла мимо и скрылась из глаз. Группа развязных молодых мексиканцев в меховых куртках с открытым воротом шла прямо на него, их приоткрытые рты создавали впечатление, что они задыхаются. Он осторожно уступил им дорогу.
“В, городе, где вес позволено, — подумал Эрик, — и где все можно достать, чувствуешь себя снова ребенком, оказавшимся среди своих кубиков и игрушек, в центре вселенной, в которой любая вещь находится в пределах досягаемости вытянутой руки. Входная плата высока: она состоит я отказе от взрослости.” И все-таки ему нравилось здесь. Шум и суета вокруг были отголосками реальной жизни. Некоторые считают все здесь отвратительным; он — нет. Эти люди не правы. Беспокойные, блуждающие по городу стаи мужчин в поисках Бог знает чего не догадывались и не знали, что их стремление является выражением первородного зова самой протоплазмы. Это беспрестанное беспокойство когда-то вывело жизнь из моря на сушу; теперь, будучи уже земными существами, они продолжают скитаться но улицам, и он бродил вместе с ними с одной улицы на другую. Перед ним был салон татуировок, современный и комфортабельный, весь залитый светом; его хозяин ловко орудовал электрической иглой, которая, почти не касаясь кожи, лишь поглаживая ее, сплетала на теле прихотливый узор.
“Как насчет татуировки? — спросил себя Эрик. — Что бы мне изобразить, какой сюжет или картина будут мне приятны в это время невзгод и лишений? Во время ожидания начала оккупации? Во время, когда все мы беспомощны и запуганы, когда мы забыли о своем мужском достоинстве?”
Он вошел в салон, сел в кресло и сказал: — Вы можете написать у меня на груди что-нибудь вроде…, — он задумался. Хозяин продолжал заниматься своим посетителем, толстым солдатом ООН, близоруко смотрящим перед собой. — Мне нужна картина, — решил Эрик.
— Выберите сами, — Ему передали громадный фолиант; он открыл наугад. Женщина с четырьмя грудями, на каждой из которых помещалось по законченному предложению. Не совсем то. Он перевернул страницу. Космический корабль, изрыгающий из всех своих двигателей столбы пламени. Нет. Напоминает ему о его Я из 2056, которого он подвел, Я за ригов, решил он. Татуировка, которая должна быть видна, в том числе и для военной полиции Лилистар. И не надо будет принимать больше никаких решений.
“Жалость к самому себе, — подумал он, — Существует, интересно, такая вещь как самосострадание? Никогда, впрочем, об этом не слышал”.
— Выбрал наконец, приятель? — спросил его хозяин салона, закончив обслуживать своего клиента.
— Я хочу, чтобы вы написали у меня на груди слова “Кэти умерла”. Идет? Сколько это может стоить?
— Кэти умерла, — повторил хозяин, — Умерла от чего?
— Синдром Корсакова.
— Вы хотите, чтобы я написал и это? Кэти умерла от — как вы это назвали? — Хозяин взял ручку и бумагу. — Я хочу, чтобы не получилось ошибки.
— Где здесь поблизости, — сказал Эрик, — я могу достать наркотики? Я имею в виду настоящие наркотики.
— В аптеке через дорогу. Это их работа, олух.
Эрик вышел из салона и снова утонул в бурлящем водовороте уличной суеты. Аптека выглядела старомодной, демонстрируя посетителям приспособления для накладывания гипса, бандажи от грыжи и флаконы с одеколоном. Эрик открыл дверь и подошел к прилавку в дальнем конце помещения. — Слушаю вас, — обратился к нему солидный седой мужчина в белом халате.
— Джи-Джи 180, — сказал Эрик. Он положил на прилавок пятидесятидолларовую бумажку, — Три или четыре капсулы.
— Сто долларов США. — Обычная торговая сделка. Без всяких эмоций.
Он добавил еще две десятки и две пятерки. Фармацевт вышел. Когда он вернулся, в руках у него был стеклянный флакон, который он поставил перед Эриком; он взял деньги и положил их в ящик, с мелодичным звоном выдвинувшийся из старинной кассы.
— Спасибо, — сказал Эрик. Держа флакон в руках, он вышел из аптеки.
Он бродил по улицам, пока более или менее случайно не оказался перед гостиницей “Цезарь”. Он вошел внутрь. За стойкой сидел, похоже, тот самый человек, который обслуживал их с Дег Дал Илом сегодня днем.
“Днем, — подумал Эрик, — который растянулся на годы”.
— Вы помните рига, с которым я приходил сегодня? — спросил он администратора.
Администратор посмотрел на него и не произнес ни слова.
— Он еще здесь? — спросил Эрик. — Правда, что его здесь убили эти костоломы с Лилистар? Покажите мне комнату, Я хочу ту же самую комнату.
— Деньги вперед, сэр.
Он заплатил, получил ключ и поднялся в лифте на нужный этаж; пройдя по коридору, Эрик отыскал свою комнату, открыл дверь и вошел, пытаясь нащупать выключатель.
Свет зажегся, и он увидел, что не осталось ни малейшего следа происходившей здесь драмы. Как если бы риг просто ушел. “Он был прав, — решил Эрик, — когда просил меня вернуть его обратно в лагерь; он знал, чем это кончится”.
Стоя здесь, Эрик ощутил, что эта комната внушает ему ужас.
Он открыл флакон, достал одну капсулу Джи-Джи 180, положил се на стол и с помощью гривенника разделил ее на три части, В графине было немного воды; он проглотил одну треть капсулы, подошел к окну и стал ждать.
Ночь превратилась в день. Он все еше находился в своей комнате, но это было уже другое время; он еще не мог сказать, какое. Сколько времени прошло? Месяцы? Годы? Комната нисколько не изменилась, да и меняться тут было особенно нечему. Он вышел из комнаты, спустился в вестибюль и спросил в киоске рядом со стойкой администратора свежую газету. Продавщица, дородная мексиканка, дала ему “Лос-Анджелес Дейли-Нью”; он взглянул на дату и понял, что прошло десять лет. 15 июня 2065.
Значит он правильно рассчитал дозу Джи-Джи 180.
Войдя в платную телефонную кабинку, он вставил монету и набрал номер ТМК. Было, по-видимому, около девяти утра.
— Могу я поговорить с мистером Вирджилом Акерманом?
— Назовите пожалуйста, кто говорит.
— Доктор Эрик Свитсент.
— Конечно, доктор Свитсент. Подождите минуту. — По экрану пробежала тень, и на нем появилось лицо Вирджила, такое же высохшее и сморщенное, как всегда.
— Неужели! Эрик Свитсент! Как поживаешь, мальчик? Постой сколько же лет прошло? Три года? Четыре? Как там у тебя в… — Расскажите мне о Кэти, — сказал Эрик.
— Что, извини?
— Я спрашиваю вас о своей жене. Как она себя чувствует? Где она находится?
— Твоя бывшая жена.
— Хорошо, — благоразумно уступил Эрик, — моя бывшая жена.
— Откуда мне знать, Эрик? Я не видел ее с тех пор, как она уволилась отсюда, а это было, по крайней мере, — ну да — шесть лет назад. Сразу после того, как мы все восстановили. Сразу после войны.
— Расскажите мне все, что может мне помочь ее разыскать.
Вирджил помедлил.
— Но Боже мой, Эрик, ты же помнишь, какой она сделалась больной. Эти психические припадки.
— Я не помню.
Подняв брови, Вирджил сказал:
— Ты был одним из тех, кто подписал заключение.
— Вы думаете, она сейчас в больнице? До сих пор?
— Как ты сам мне объяснил, у нее произошли необратимые изменения в мозге от всех этих наркотиков, которых она напробовалась. Так что полагаю — она еще там. Возможно, в Сан-Диего, Я припоминаю, что Саймон Ил говорил мне об этом, совсем недавно; ты хочешь, чтобы я выяснил это у него? Он сказал мне, что встретил кого-то, у кого друг лечился в психиатрической больнице в Сан-Диего и…
— Поговорите с ним, — Он ждал у пустого экрана, пока Вирджил разговаривал по внутренней системе связи с Саймоном.
Наконец на экране появилось продолговатое скорбное лицо служащего отдела инвентаризации.
— Вы хотели узнать о Кэти? — спросил Саймон. — Я могу рассказать только то, что я узнал от этого парня. Он встретил ее в неврологическом центре Эдмунда Г. Брауна; лечился там от нервного срыва, как вы это называете.
— Я это так не называю, — сказал Эрик, — но продолжайте.
— Она не может себя контролировать; эти се вспышки ярости, припадки, когда она крушит вес вокруг, повторяются каждый день, иногда до четырех раз в день. Они держат ее на фенотиазине, и это помогает — она сама им это говорит, — но когда ее прорывает, любая доза фенотиазина становится бесполезной. Разрушение лобных долей мозга. Еще у нее трудности с памятью и с окружающими; ей кажется, что все против нее, все хотят ее обидеть… конечно это не паранойя, она просто все время раздражена, ругается с людьми, обвиняет их — всех и каждого. — Он добавил: — Она до сих пор вспоминает вас.
— И что говорит?
