захотелось, чтобы его сейчас увидела Майка.
— Ну, давай, Афоня, начнём, — сказал он. — Что будем делать?
Афоня сунул Андрюше решето и велел трясти его над ведром, а сам стал кидать в решето известь. Белая пыльца, словно облако, поднималась над ребятами. Просеянную известь, мягкую как мука, Афоня размешал в воде и всё это вылил в краскопульт.
Прибор для побелки — краскопульт — чем-то напоминал Андрюше парикмахерский пульверизатор. Правда, там парикмахер, опрыскивая одеколоном, давил грушу, а у этого большого «пульверизатора» сбоку торчал шофёрский насос. От краскопульта отходила резиновая трубка с дырчатым шариком на конце.
Пока Афоня прочищал проволочкой дырки, забитые краской, Андрюша прошёлся по квартире.
От шагов звенел воздух, и голос был гудящим, будто раздавался в пустой бочке.
Три комнаты соединялись между собой дверями. На кухне, вся забрызганная краской, стояла газовая плита с никелированными краниками.
В ванной комнате, словно глыба льда, лежала на боку белая ванна.
«Вот квартира будет — не хуже, чем в Москве! — подумал Андрюша. — И вид из окна — загляденье!»
Соцгородок утопал в зелени. Вокруг высоких жилых корпусов с лепными карнизами пестрели ковры из синих, белых, красных цветов. С балконов уже заселённых домов свисали длинные гирлянды зелёного вьюна. Вдоль центрального асфальтированного проспекта, будто гигантские подсолнухи, склонив головы, стояли серебристые фонари. А над пешеходными дорожками, образуя зелёные тоннели, сходились кронами могучие липы.
— Любуешься? — подошёл к окну Афоня. — Я тоже всегда любуюсь, как забираюсь повыше. Наш город такой красивый, что ему даже название не подберут. Называют просто — соцгородок.
Ребята принялись за дело. Афоня ходил с леечкой вдоль стен. Андрюша качал насос краскопульта. Из леечки с шипением вырывалась известь, и серые стены становились белыми, будто на них натягивали ещё мокрые, но чистые простыни.
Андрюша качал насос то медленно, с растяжкой, то вдруг включал себя на такую скорость, что сам едва стоял на ногах. Краскопульт раскачивался из стороны в сторону.
— Не рви насос, не рви, — сказал Афоня, — ведь механизм портишь! Ты старайся равномерно качать, а то устанешь быстро.
У Андрюши и впрямь начали болеть руки, спина, но он не подавал виду. Он впервые красил не какую-нибудь палочку, а самую настоящую квартиру!
Вскоре Андрюша прошёлся вразвалку по комнате и потрогал пальцем стену. Она кое-где уже просохла.
— А хороший мы слой положили? — спросил он у Афони и подумал о том, что это ещё вопрос, у кого ответственней работа: у него или у Витахи.
— Слой — что надо! — сказал Афоня. — Я если уж работаю, так не придерёшься!
Потом в другой комнате масляными белилами, тягучими, как сгущённое молоко, они покрывали оконные рамы.
Афоня медленно взад и вперёд водил кистью, и под рукой ложился глянцевитый, жирный слой. У Андрюши плохо получалось: в одном месте было наляпано, а в другом исполосовано.
— Ничего, — говорил Афоня, — у меня сначала тоже рука твёрдо не стояла, а теперь вот как, смотри!
— А ты давно на восстановлении?
— Как наши пришли… А что ты о восстановлении говоришь? Здесь же самое настоящее строительство. Видел, вчера новенькую завалочную машину привезли к мартену? А ты говоришь — восстановление! Кому старьё нужно? Вот на кухне раньше газу не было, а теперь будет. Всё по-новому строим.
Афоня всегда, когда говорил о заводе, употреблял слова «мы» или «нам». Сначала Андрюша удивлялся, как этот мальчик говорил: «Нам сейчас, главное, надо завод отстроить», но, поняв, что на «Жигачёвстали» все так говорят, начиная от уборщицы, которая работает в доме инженеров, и кончая отцом, удивляться перестал.
Вдруг Афоня, ловко соскочив с окна, мазнул краской Андрюшу по лицу и побежал в соседнюю комнату. Андрюша с кисточкой — за ним.
Ребята бегали друг за другом. Афоня был без рубашки, и Андрюша разукрасил ему спину. Но вот Афоня выскочил из комнаты в коридор и, захлопнув дверь, вцепился в ручку. Андрюша подёргал ручку. Потом решил притаиться у дверей. Ждать пришлось минут пять. Афоня почему-то не выходил — наверное, тоже выжидал за дверью.
Вдруг в коридоре послышались шаги. Андрюша насторожился и, только открылась дверь, мазнул кисточкой по протянутой руке:
— Осалил, осалил!
В комнату входил парторг, а за ним ещё какой-то человек. За спиной вошедших улыбался Афоня.
— Ты что здесь делаешь? — удивлённо спросил парторг, взглянув на Андрюшу, а потом на свою испачканную руку.
Андрюша засмеялся:
— Простите, Матвей Никитич! Мы тут с Афоней окна красим.
— Окна красите? Что же, Афоня, значит, спиной, а ты — лицом?
— Нет, это у нас обеденный перерыв был, в салочки играли, а окна мы уже выкрасили.
— А ну-ка, покажи!
Андрюша подвёл парторга к своему окну. Тот осмотрел его тщательно и сказал:
— Неплохо получилось. Ей-богу, неплохо!
Потом он обратился к своему товарищу:
— Кого сюда поселим? У меня есть предложение: Грицая. Не возражаете? Квартира хорошая, много света. Эта семья заслуживает.
— Значит, как — Грицая? — переспросил товарищ. Он был худой, с бритой головой, в руках держал блокнот.
Парторг кивнул, и его товарищ что-то пометил в своём блокноте.
И, только комиссия вышла из комнаты, Афоня шлёпнул кистью об пол:
— Баста! Поработали!
Андрюша опешил:
— Кончать?
— Кончать. Дураки мы, что ли, для Витахи квартиру отделывать!
Андрюша не знал, что сказать.
— Подожди… Только начали работать, а ты… «кончать». Это же квартира не Витахина, а заводская. Не всё ли равно, кого сюда поселят! Понимаешь?
— А нам нечего понимать. Только я тут больше не работаю. В другую квартиру пойду, а в этой не буду.
— А я не хочу в другую. И тебе не советую — пожалеешь…
— Это кто — я пожалею? Из-за Витахи-то?
Афоня потоптался, хотел ещё что-то сказать, но, не найдя слов, махнул рукой;
— В общем, я ухожу. И ты уходи. Тебе Витаха ведь тоже насолил. Помнишь, как на домне они тебя чуть не отлупили?
— А я всё равно не пойду! — вдруг по складам произнёс Андрюша и снял с себя Афонину гимнастёрку.
— Что-о? Остаёшься?
— Остаюсь.
— А много ли без меня наработаешь, курортничек? — ядовито сказал Афоня.
— Обойдёмся как-нибудь. Анатолий поможет.
— Ну-ну, посмотрим. Только чихал я с пятого этажа на тебя и на твоего Витаху!
— А мы на тебя с шестого чихали! — запальчиво сказал Андрюша.
