Он лежал на кровати и бессмысленно смотрел в одну точку. Он хотел бы сейчас заснуть, но сон не шёл к нему. Скоро приедет отец, и начнётся разговор.
Ох, что бы такое сделать, лишь бы не было этого разговора! Как стыдно!
Отец спросит: «Почему ты не строишь спортплощадку?»
Что ему ответишь? Ну что ему ответишь? «Я поссорился с Витахой и не хотел сходиться. А чтоб ты не волновался за меня — сказал, что я с ним». — «Ах, ты, значит, понимал, что Витаха делает полезное дело? Так почему же ты не пошёл всё-таки к нему? Ведь можно было забыть вашу мелкую ссору, правда?» — «Правда. Но мне помешал Афоня». — «А где твоя пионерская сила воли? Ты должен был плюнуть на него. Ты не видел, куда он тебя тянет… Витаху к рапорту допустили, его в комсомол рекомендуют, а ты?»
Нет, как ни думай, а всюду отец был прав.
И действительно: ну почему нельзя было сразу пойти к Витахе? Понравилась Афонина труба? Что Афоня партизан? Да какой он партизан, когда все демобилизованные уже давно работают, а этот ходит и с толку всех сбивает!.. И правильно ребята сделали, что его из коноводов прогнали. Думали, что он герой, а потом раскусили его.
«И как это я не раскусил вовремя!»
И снова Андрюша ругал себя за свою ошибку. Но, как он себя ни ругал, всё же ему предстояло самое худшее — разговор с отцом. Андрюша мог бы выдержать всё-всё, только не это. Ведь отец так трудился, а Андрюша ему подорвал репутацию. Об этом уже, наверное, узнал весь трест: у начальника «Жигачёвстроя» в семье не всё в порядке. Отец ему доверял, а теперь… всё насмарку!
Андрюша ворочался на кровати.
За окнами уже ночь высыпала яркие звёзды. Откуда-то издали ветер принёс слова последних известий. Это, наверное, где-то в рабочем посёлке говорило радио.
Было уже около двенадцати часов. Теперь окончательно ясно, что отец сегодня не придёт. Разговора не будет, но он всё равно будет завтра.
Андрюша встал с кровати, зажёг свет, чтобы постелить на ночь постель, включил радио. Вся комната вдруг наполнилась звуками города.
В репродукторе раздавалось множество голосов, даже можно было разобрать отдельные слова, гудки автомашин — мягкие басы или тоненькие-тоненькие, будто кто-то дул в губную гармошку. Потом весь шум перекрыл мелодичный, медленный бой. Звуки сначала раскатились, словно на землю сбросили десяток звонких стальных балок, а затем раздалось торжественное:
«Бам!.. Бам!.. Бам!..»
«Москва!.. — вздохнув, подумал Андрюша. — Там мама, Серёжка, а я один…»
И вдруг его будто током прошибло.
Он взволнованно сел на постели. «А что, если…» — подумал он.
В голове всё уже складывалось независимо от сознания. И так всё просто выходило, что лучше и желать не нужно.
Андрюша вспомнил того маленького человека в шляпе и галстуке, который весь полёт из Москвы возле рта держал газетный кулёк, вспомнил, как он рассказывал, что летел однажды на самолёте бесплатно, и вдруг ясно представил план своих действий. Он летит бесплатно в Москву. Через четыре часа будет у мамы, и они вместе дают папе телеграмму. А там начнётся новая жизнь.
Андрюша сел за стол и написал:
Андрюша сложил бумажку вчетверо и уже было собрался встать из-за стола, но снова вырвал из тетрадки листок и взял в руки карандаш:
В старенький рюкзак — Серёжин подарок — Андрюша положил буханку чёрного хлеба, банку с кильками и ножик. В карман пиджака сунул спички и носовой платок.
Всё было готово. Андрюша оглядел свою комнату и на цыпочках вышел в коридор. Здесь он подсунул под Майки-ну дверь свою записку.
Андрюша знал, что пассажирский самолёт вылетает из Жигачёва по утрам, и надо было торопиться.
До аэродрома было пятнадцать километров…
…Андрюша шёл долго. Шоссейный булыжник блестел под луной. В стороне от дороги, в степи, кричали какие-то птицы, раздавались пронзительные писки. А невидимые сверчки — их были сотни — верещали так оглушительно, что казалось, будто по степи со свистками ходит батальон милиционеров.
Когда за спиной исчезли заводские огни, Андрюше стало страшновато. Ему показалось, что он один на всём земном шаре. Начало чудиться, что кто-то крадётся по кустам. Андрюша даже остановился на дороге: а не вернуться ли назад, пока не ушёл далеко? Но вспомнив, как ему всегда говорил отец, что раз взялся за дело, так доводи до конца, он быстро пошёл вперёд и больше не оглядывался.
Через час он почувствовал, что устал. Он сошёл с дороги и, положив под голову рюкзак, лёг на землю.
Небо было бездонное и красивое. Иногда по нему скользили падающие звёзды. За ними тянулись огненные следы.
«А может, это воздушные корабли каких-нибудь марсиан? — подумал Андрюша. — Вот бы полететь вместе с ними!»
Летишь себе в пространство, а конца ему и нет. «К какой планете пристать? — спрашивает марсианин, почему-то очень похожий на Витаху. — Вон к той или к этой?» — «Давай к любой, — отвечает Андрюша. — Мне всё равно». А сам думает: «Ну и попадёт же теперь от отца! Куда я без спросу от него улетел…»
Андрюшу разбудило урчание первого утреннего автомобиля.
В степи начинался рассвет. Жёлтое пространство дымилось молочно-бледным туманом, будто огромное облако опустилось на землю.
Небо теперь уже было бледно-серым. На востоке розовел горизонт.
Андрюша пришёл на аэродром, когда самолёт, отправлявшийся на Москву, готовился к вылету.
Механики в синих комбинезонах возились около моторов, ходили по крыльям и через тряпочку наливали в баки бензин. Поодаль толпились пассажиры с чемоданами.
Вдруг Андрюша увидел, как из беленького домика аэропорта, где были буфет и радиорубка, вышел высокий человек в синем отутюженном костюме с голубым кантиком по воротничку. На нём была фуражка с лакированным козырьком, над которым золотились два крыла и пропеллер. Он шагал красиво и быстро, и во всём его облике, во всей походке было что-то знакомое.
— Дядя… — Андрюша догнал лётчика — и замер. Это был тот самый лётчик, который привёз Андрюшу в Жигачёв.
— А вы не скажете, — продолжал Андрюша уже по инерции, — где найти мне главного лётчика?
— Командира экипажа? — Лётчик удивлённо оглядел Андрюшу. — А зачем?
— Вы знаете… я… — сказал Андрюша и почувствовал, как у него сдавило горло. — Мне надо в Москву… Я… голодный…
И, сам не зная почему, Андрюша горько расплакался. В этих слезах было всё: и то, что он не спал целую ночь, и то, что ему было жалко и себя и папу.
Лётчик взволновался. Он присел перед Андрюшей и, мягко взяв за подбородок, поднял его голову:
— Вот те на — мужчина, а разревелся, как в детском саду! Что же ты горючее зря тратишь? Ты что,
