«Ах да, конечно, же, — спохватился Тагоми, — я и забыл». А вслух сказал:
— Прошу вас зайти в кабинет.
Через минуту секретарша вошла.
— Вы чувствуете себя лучше? — с надеждой в голосе осведомилась она.
— О да. Витаминная инъекция мне помогла. — Он задумался. — Прошу вас, напомните мне фамилию рейхсконсула?
— Пожалуйста, Freiherr[16] Гуго Райс.
— Майн герр, — начал господин Тагоми. — До нас дошло поистине ошеломляющее известие о том, что ваш Вождь, герр Мартин Борман, скончался. Когда я пишу эти строки, слезы наворачиваются на глаза. Я вспоминаю решительные шаги герра Бормана по обеспечению защиты немецкого народа как от внешних врагов, так и внутренних, а также его потрясающе суровые действия, направленные против непокорных и предателей, пытавшихся подорвать мечты человечества, о Космосе, куда теперь смело вторглись белокурые и голубоглазые арийцы, после всех тысячелетий… — Он замолчал. Это предложение невозможно закончить. Барышня Эфрекяйн выключила магнитофон и ждала.
— Мы живем в удивительное время, — сообщил он.
— Это записывать? — она неуверенно включила магнитофон опять.
— Нет, я просто обратился к вам.
Он улыбнулся.
— Сотрите, пожалуйста, мой ответ.
Катушка завертелась, потом раздался его голос — слабый и металлический:
— «…решительные шаги герра Бормана по обеспечению защиты немецкого народа…» — он слушал этот комариный писк и думал: «Все это пустая болтовня…»
— Я придумал дальше, — сообщил он, когда катушка остановилась. — Полные решимости, жертвуя собственной жизнью, они устремлялись к звездам, дабы занять свое место в истории, — место, которого уже никому не отнять, как бы ни сложилась судьба.
— Все мы букашки, — сказал он барышне Эфрекяйн. — Слепо стремимся к чему-то либо ужасному, либо божественному. Вам так не кажется?
Он поклонился.
Барышня Эфрекяйн ответила легким поклоном.
— Прошу отправить это, — сказал господин Тагоми. — Проставьте подпись и все остальное. Если хотите, можете подправить фразу, чтобы она имела больше смысла. — Когда секретарша выходила из кабинета, он добавил:
— Или так, чтобы текст вообще стал бессмысленным. Как вам будет угодно.
Она удивленно оглянулась.
Тагоми решил уже заняться текущими делами, но из интеркома раздался голос Рэмси.
— Прошу прощения, звонит господин Бэйнс.
«Вот и хорошо, — подумал Тагоми, — можно будет приступить к переговорам».
— Прошу соединить, — сказал он и поднял трубку.
— Это господин Тагоми? — услышал он голос господина Бэйнса.
— Добрый вечер. В связи с известием о смерти канцлера Бормана я вынужден был рано утром покинуть бюро. Однако…
— Господин Ятабе связался с вами?
— Еще нет, — ответил Тагоми.
— Вы предупредили ваших работников о его визите? — в голосе господина Бэйнса проступало беспокойство.
— О да, — ответил Тагоми. — Его проведут ко мне как только он прибудет. — А про себя он отметил, что должен предупредить обо всем Рэмси, — поскольку не успел сделать этого раньше. Разве нельзя начать переговоры, не дожидаясь старика? Он почувствовал разочарование.
— С нетерпением ожидаю встречи. Вы продемонстрируете ваши новые литейные формы? Несмотря на всю сегодняшнюю суматоху…
— Произошли серьезные изменения, — сказал Бэйнс. — Придется дождаться господина Ятабе. Вы уверены, что он еще не прибыл? Пообещайте мне, что дадите знать сразу же по его прибытии. Очень прошу вас, господин Тагоми, соберитесь. — В голосе господина Бэйнса ощущалось волнение.
— Обещаю вам. — Теперь и его охватило чувство тревоги. Смерть Бормана — вот причина всех изменений.
— А пока, — поспешил он продолжить, — я бы с удовольствием пообедал в вашем обществе. Из-за всего случившегося мне до сих пор так и не удалось этого сделать. — Он продолжал импровизировать. — А за едой мы бы смогли обсудить ситуацию, особенно, что касается…
— Нет, — перебил его господин Бэйнс.
«Но почему же?» — подумал Тагоми.
— Извините, — сказал он, — я неважно себя сегодня чувствую. Случилась досадная неприятность. Надеюсь, что вы меня поймете…
— Црошу прощения, — вмешался господин Бэйнс. — Я позже вам перезвоню. — Раздался треск: он бросил трубку.
«Обиделся, — подумал Тагоми. — Он наверняка догадался, что я по оплошности не предупредил персонал о визите почтенного старца. Но это же мелочь». Он нажал кнопку интеркома и сказал:
— Господин Рэмси, зайдите ко мне.
«Нужно все немедленно исправить. Понятно, что речь идет о чем-то очень важном. Его потрясла смерть Бормана. В этой мелочи — свидетельство моей небрежности и глупости. — Он ощутил угрызения совести. — Плохой день. Следует спросить совета у Оракула, осведомиться, в чем смысл настоящего момента. Пока лишь несомненно одно: я слишком далек от тао».
«Под знаком какой гексаграммы из всех шестидесяти четырех действую я теперь?» — спросил он себя. Открыв ящик бюро, он извлек оба тома «И-чинг». О многом хотелось бы спросить у мудрецов. «Столько вопросов, которые даже сформулировать до конца невозможно…»
Когда вошел Рэмси, он уже знал содержание гексаграммы.
— Посмотрите, господин Рэмси, — он показал книгу.
Сорок седьмая гексаграмма. «Преследование». «Истощение».
— Как будто, дурное предзнаменование, — сказал господин Рэмси. — О чем вы спрашивали, если не секрет?
— О настоящем моменте, — ответил господин Тагоми. — В котором находимся все мы. Ни одной подвижной линии. Статичная гексаграмма. — Он захлопнул книгу.
В три часа пополудни Фрэнк Фринк и его компаньон, в ожидании решения Уиндэма-Матсона, захотели обратиться за советом к Оракулу.
— «Как пойдут дела?» — спросил Фрэнк и бросил монетки.
Выпала сорок седьмая гексаграмма, с единственной подвижной линией, — девятка на пятом месте.
Нос и стопы отсечены.
Преследование со стороны человека с пурпурными подвязками.
Радость приходит постепенно.
Выгодно приносить жертвы и делать возлияния.
Долго, по крайней мере с полчаса, он изучал строки и комментарии к ним, силясь понять, что же это может означать. Гексаграмма и особенно эта подвижная линия обеспокоили его. В конце концов, вопреки желанию, он сделал вывод: денег им не получить.
— Слишком уж ты всему этому веришь, — успокаивал его Мак-Карти.
В четыре прибыл посыльный компании «У-М» и доставил им конверт, в котором лежал подписанный чек на две тысячи долларов.
— Ну, теперь ты убедился, что я прав?! — вскричал Мак-Карти.
