— Пожалуйста, не волнуйтесь, — сказал ему кто-то.
— Сообщите жене, — проговорил Тагоми.
Спустя минуту он услышал сирену скорой помощи. Сирена выла и выла. Вокруг него суетились какие- то люди, которые входили и выходили. Его укрыли пледом, кто-то развязал ему галстук и расстегнул ворот.
— Мне уже лучше, — произнес господин Тагоми. Теперь лежать было удобно. Он не пытался даже пошевелиться. «Ну вот, с моей карьерой покончено, — подумал он. — Германский консул, несомненно, получит повышение, после того, как заявит протест в связи с его, Тагоми, возмутительно грубым поведением. Да, повод у него теперь есть… Так или иначе, все кончено. Он сделал все, что в его силах. Остальное доделают в Токио и Германии.
Эта схватка ему уже не по плечу. А он-то думал, речь пойдет о новых литейных формах. Важнейшая миссия — доставка технологии пластмассового литья: «И-чинг» все угадала и сообщила ему, однако…»
— Снимите с него рубашку! — повелел чей-то голос.
«Наверное, здешний врач. Какой властный и какой
важный…» — Тагоми улыбнулся.
«А может, в этом и есть настоящий ответ, — спросил себя господин Тагоми. — В своеобразной тайне организма, его собственной мудрости. Пришло время уйти. Или отступиться. Решение за него принято. Ему следует лишь подчиниться.
Что там в последний раз сообщила ему «Книга Перемен»? В ответ на вопрос, который он задал в своем кабинете о тех двоих, убитом и умирающем… Гексаграмма шестьдесят первая. «Внутренняя Правда». Из всех существ наименее сообразительны рыбы и свиньи, — убедить их невозможно. Как и его. Ведь книга имела в виду именно его. Неужели Внутренняя Правда в том, что происходит с ним сейчас?
Подождем — увидим.
А может, правда и теперь раздвоится…»
Вечером, сразу же после ужина, в камеру к Фрэнку Фринку вошел полицейский чиновник и сказал, чтобы он следовал за ним.
Всего минуту спустя Фрэнк очутился перед фасадом комиссариата на Керни-стрит, в толпе прохожих. Буднично сигналили автомобили и покрикивали рикши. Воздух стал прохладнее. От домов протянулись длинные тени. Фрэнк Фринк с минуту постоял, а потом механически ступил в поток пешеходов, переходящих на противоположную сторону улицы.
«Арестовали без всяких на то причин, — думал он, — и выпустили без каких-либо объяснений.
Так ничего и не сказали, просто вернули узелокс одеждой, бумажник, очки, а потом занялись другими делами, — принялись возиться с каким-то пьяницей, доставленным с улицы».
«Это какое-то чудо, — думал он. — Его освободили по ошибке. Судя по всему, он должен бы сейчас лететь в Германию. Для последующей ликвидации».
Он все еще не мог поверить: ни в свой арест, ни в не менее неожиданное освобождение. Все это казалось невероятным.
«Это новая жизнь, — подумал он. — Второе рождение».
«Кого же благодарить? А может, следует помолиться? Вот только — кому?»
Что-то подсказывало ему: надо вернуться к Эду, в его мастерскую, к прерванной работе и заняться, как прежде, бижутерией. Делать собственными руками. Работать, не разгибая спины. Не думая ни о чем. Он должен занять себя чем-нибудь. И делать украшения.
Он быстро шел в сгущающихся сумерках, минуя перекресток за перекрестком. Ему хотелось одного: как можно быстрее вернуться в ту часть города, где все вокруг знакомо и привычно.
В мастерской он застал Эда. Прямо перед ним на верстаке были разложены бутерброды, бананы, несколько пирожных, стоял термос с чаем. Фринк остановился в дверях, чтобы отдышаться после быстрой ходьбы.
Эд обернулся.
— А я уж думал, тебя и в живых-то нет, — проговорил он с набитым ртом.
У верстака Эда стоял крошечный электрокаминчик, и Фринк, подойдя к нему, с удовольствием принялся греть руки.
— Это хорошо, что ты вернулся, — сказал Эд.
Он пару раз хлопнул Фрэнка по плечу и снова занялся бутербродом. Они больше ни о чем не говорили. Тишину в мастерской нарушало лишь тихое гудение каминчика, да еще слышно было, как жует Мак-Карти.
Повесив пиджак на спинку стула, Фрэнк набрал полную горсть еще не обработанных серебряных деталей и отнес к верстаку. Потом насадил на вал шлифовального станка войлочный диск, надел защитные очки и включил мотор. Усевшись, он принялся методично, деталь за деталью, счищать черный налет, и серебро постепенно начинало ослепительно сверкать.
15
Капитан Рудольф Вегенер, путешествующий под именем Конрад Гольц (Оптовая Торговля Лекарствами) взглянул в крошечный иллюминатор ракеты «Люфтганзы» Me 9-Е. «Вот и Европа, — подумал он. — Как быстро. Минут семь — и посадка на «Tempelhofer Feld».
«Интересно, удалось ему чего-нибудь добиться, — размышлял он, разглядывая приближающуюся землю. — Теперь все зависит от генерала Тедеки. Чего-то он добьется в Токио? В любом случае, информация передана. Они сделали все, что в их силах».
«Однако повода для оптимизма пока нет, — продолжал он размышлять. — Возможно, теперь японцы уже не в состоянии повлиять на внутреннюю политику Германии. Правительство Геббельса у власти. Если оно удержится, то после неизбежного периода упрочения позиций к плану «Одуванчик» наверняка вернутся. И тогда огромные пространства планеты в очередной раз подвергнутся уничтожению. Во имя фанатичной идеи снова погибнут миллионы людей.
А если нацисты уничтожат всю планету? Испепелят все на свете? Располагая водородной бомбой, они способны и на это. И, несомненно, — рано или поздно, они осуществят задуманное, ведь их мышление всегда направлено на реализацию идеи «Go?tter Dammerung»[29]. Они жаждут этого и сознательно идут к тотальному уничтожению.
Останется ли хоть что-то после третьего по счету мирового безумия? Или это конец, гибель всего живого? Будет ли планета уничтожена нами самими? Суждено ли ей превратиться в сплошную мертвую пустыню?»
Он не верил, что все это может случиться. «Даже, если все живое на нашей планете уничтожат, есть ведь и другая, совершенно неизвестная нам жизнь. Должна существовать. Невозможно, чтобы наш мир оказался единственным населенным людьми. Есть же еще другие, неведомые и невидимые миры. Либо в отдельных пространствах, либо вообще в иных, немыслимых измерениях, которые и вообразить невозможно.
Пусть ему никогда не доказать этого, но, вопреки всякой логике, он все равно будет в это верить».
«Meine Damen und Herren, Achtung, bitte…»[30], — ожил динамик.
«Скоро посадка, — отметил капитан Вегенер. — Несомненно, его уже ждут. Люди из Службы безопасности. Вот только, из какой группировки? Геббельс или Гейдрих — кто раньше? Он готов поспорить, генерал Гейдрих жив и здоров. Иначе его, Вегенера, пристрелили бы прямо в ракете: в тоталитарных государствах такие приказы отдаются и исполняются быстро. В нацистской Германии давным-давно заготовлены обширные списки. Время от времени их корректируют…»
Ракета совершила посадку. Он поднялся и, перекинув плащ через руку, направился к выходу в толпе других пассажиров. Все происходило как всегда. «Вот только не видно среди них этого Лотце, донимавшего
