– Элиас, – сказал Херб Ашер. Подойдя поближе, он начал с нежностью разглядывать старого друга. Оба они молчали, а затем Элиас сказал:
– Здравствуй, Херберт.
– Райбис мне рассказывала, что ты часто прикидываешься нищим, – сказал Херб Ашер. Он хотел было обнять старика, но тот отстранился и покачал головой.
– Сейчас Пасха, – сказал Элиас, – и я здесь. Сила моего духа слишком уж велика, ко мне не стоит прикасаться. Ведь это – то, что здесь, – это всё мой дух.
– Ты не человек, – благоговейно поразился Херб Ашер.
– Я многие люди, – сказал Элиас. – Увидеть тебя снова – огромная радость. Эммануил так и сказал, что сегодня тебя выпишут.
– Мальчик в порядке?
– Он просто прелесть.
– Я его видел, – сказал Херб Ашер. – Однажды, довольно давно. В видении, посланном мне… – Он запнулся. – Посланном мне Иеговой. Для моего ободрения.
– Так ты видел сны? – спросил Элиас.
– Про Райбис, а заодно и про тебя. Про всё, что случилось. Я переживал это снова и снова.
– Но теперь тебя починили, – сказал Элиас. – Добро пожаловать домой, Херберт Ашер. Нам предстоит много дел.
– А есть ли у нас хоть какой-нибудь шанс? Есть ли у нас хоть один реальный шанс?
– Мальчику уже десять лет, – сказал Элиас. – Он замутил им сознание, перепутал их мысли. Он заставил их забыть. Однако… – Элиас на мгновение смолк. – Он тоже почти всё забыл. Ты сам это увидишь. Несколько лет назад он начал вспоминать – услышал некую песню, и часть воспоминаний вернулась. Может быть, достаточная, а может, и нет. Возможно, твоё появление заставит его вспомнить больше. Он запрограммировал возвращение памяти сам, ещё до того несчастного случая.
– Так, значит, он тоже тогда пострадал? – Хербу Ашеру было трудно задавать этот вопрос, он боялся ответа.
Элиас мрачно кивнул.
– Мозговая травма, – догадался Херб Ашер.
Старик снова кивнул, седой оборванец с деревянной миской для подаяний. Бессмертный Илия, посетивший землю на Пасху. Как и всегда. Вечный друг и помощник человека. Грязный, оборванный и очень мудрый.
– Твой отец возвращается, – сказала Зина, – да?
Они сидели на скамейке в Рок-Крик-парке, у затянутой льдом воды. Деревья свешивали над ними голые, чёрные ветки. Мороз заставил детей укутаться в тёплую, неуклюжую одежду, но небо над их головами было чистое, голубое. Эммануил закинул голову и посмотрел в небо.
– А что говорит твоя дощечка? – спросила Зина.
– Мне не нужно спрашивать у дощечки.
– Он тебе не отец.
– Он хороший, – сказал Эммануил. – Это не его вина, что мама погибла. Я мечтаю его увидеть, я по нему скучал.
Прошло много времени, думал он. Считая по шкале, принятой здесь, в Нижнем Пределе.
До чего же печальный Предел, думал он. Здесь все – узники, а самая страшная трагедия в том, что они сами этого не знают, они считают себя свободными, потому что никогда не были свободными и не знают, что это такое. Это тюрьма, и мало кто об этом догадывается. Но я-то это знаю, сказал он себе. Потому, что за тем я сюда и пришёл. Сокрушить стены, сорвать железные врата, разбить все цепи. Не заграждай рта волу, когда он молотит, подумал он, вспомнив Тору. Не связывай свободное существо, не делай его узником. Так говорит Господь твой Бог, так говорю я.
Они не ведают, кому служат. В этом главная суть их несчастья: служба по заблуждению, неправедному делу. Они словно отравлены металлом, думал он. Металл их сковывает, металл в их крови; этот мир – мир металла. Мир, приводимый в движение шестерёнками, механизм, безустанно скрежещущий, щедро раздавая страдания и смерть… Они свыклись со смертью, словно и смерть есть нечто естественное. За долгое время они забыли Сад. Место, где цветут цветы и возлежат беззлобные звери. Когда я смогу вернуть им это место?
Есть две реальности, сказал он себе. Железная Тюрьма, именуемая Пещерой Сокровищ, где они сейчас живут, и Пальмовый Сад с его светом и необозримыми просторами, где жили они изначально. А теперь, думал он, они слепы в самом буквальном смысле слова. Буквально не способны видеть дальше собственного носа, всё далёкое для них невидимо, всё равно что не существует. Изредка кто-нибудь из людей догадывается, что в прошлом у них были способности, ныне исчезнувшие. Изредка кто-нибудь из них прозревает истину, что теперь они не то, чем были прежде, и живут не там, где прежде. Но затем они снова всё забывают, как забыл и я. И я всё ещё многого не помню, догадался он. Моё зрение всё ещё неполно. Я всё ещё прозябаю в темноте.
Но скоро будет иначе.
– Ты хочешь пепси? – спросила Зина.
– Не хочу, она холодная. Я просто хочу посидеть.
– Да не тоскуй ты так. – Её маленькая, в яркой перчатке, рука легла ему на локоть. – Будь повеселее.
