Преданные придворные высказали свое мнение, сводившееся к тому, что при должной распорядительности, а также при условии, что не возникнет непредвиденных обстоятельств наподобие утечки сведений о случившемся на самом деле, план можно будет выполнить, и с успехом.
«Никогда не говорить 'да' и никогда не говорить 'нет', — сказал себе Пауэрскорт, вспомнив прежние слова Роузбери. — Ваши спины хорошо прикрыты, джентльмены. Если что-либо пойдет не так, вас никто винить не станет. Не сомневаюсь, что вы уже занесли на эти листки свои сомнения и оговорки — собственной безопасности ради. Если план сорвется, вся вина за это ляжет на Роузбери и меня».
Всю свою жизнь Роузбери зачарованно наблюдал за тем, как люди принимают решения. Он видел политиков, принимавших важнейшие решения в спешке или по капризу, или потому, что им не удавалось придумать себе другого занятия, или потому, что они считали необходимым продемонстрировать окружающим свою распорядительность, а в одном случае так и просто по той причине, что министр боялся не поспеть в оперу. И глядя на стоящего у норфолкского окна принца Уэльского, Роузбери сознавал, что наблюдает за принятием самого странного решения, с каким ему приходилось когда-либо сталкиваться.
— Хорошо. Хорошо, — произнес принц Уэльский. — Я хочу, чтобы убийство моего сына было скрыто. Таково мое окончательное решение. Вы позаботитесь о деталях, джентльмены?
Первым молчание, воцарившееся в гостиной после ухода принца Уэльского, нарушил сэр Уильям Сутер.
— Джентльмены, — провозгласил он с довольным видом человека, берущего в свои руки ведение совещания, — мы чрезвычайно благодарны вам обоим. Позвольте мне попытаться распределить те задачи, которые нам предстоит решить для успешного выполнения вашего плана. У нас осталось несколько дней, в течение коих нам придется поддерживать необходимый обман. После этого мы отправим нашу ложь в учебники истории.
А вот это, подумал Пауэрскорт, сообразивший, что он, похоже, недооценивал Сутера, совсем неплохо. Облапошить историю. Обжулить будущее.
— Лорд Роузбери, может ли королевская семья еще раз воспользоваться вашей добротой и великодушием? Ваше предложение относительно Тревельяна великолепно. Можем ли мы попросить вас со всей быстротой отправиться в Лондон и переговорить с ним лично? Я не решаюсь доверить эти сведения почтовой бумаге, ни даже телеграфному аппарату. Очень важно, чтобы Тревельян сколь возможно быстрее узнал то, что известно нам. Поезд принца Уэльского стоит сейчас на станции Вулфертон, готовый принять любого пассажира. Если вы отправитесь сейчас же, Тревельян сможет встать в наши ряды уже после полудня.
— Минутку, — очень тихо произнес Роузбери. Он сидел, обхватив голову руками, и голос его звучал так, точно доносился из какой-то дальней дали. — Прошу вас, джентльмены, подождите минутку.
Сутер, Шепстоун и Пауэрскорт внимательно вглядывались в лицо Роузбери, тонкие черты коего искажало некое внутреннее напряжение. Он поднял на них взгляд.
— Разумеется, я отправлюсь, чтобы поговорить с Тревельяном в Лондон или Осборн[22] — в любое место, в котором он сейчас пребывает. Однако поразмыслите, молю вас. Мы вот-вот совершим один из величайших подлогов в истории нашей монархии. Я не сомневаюсь в искренности тех, кто желает его, или в важности причин, толкающих нас к подобному выбору. Однако нам нужен план. Если мы намереваемся обмануть историю, о чем вы, сэр Уильям, только что говорили, нам необходима уверенность в том, что карты наши краплены, так сказать, должным образом, жокеи подкуплены, а в игральные кости налит свинец.
У нас имеется огромное преимущество. Никто никогда не заподозрит даже возможности подобного обмана. История всегда писалась победителями. И их версии происшедшего занимали первые места. Побежденные могли гнить в тюремных темницах или гибнуть на полях битв. Они никогда не рассказывали историю по-своему, а если и рассказывали, то, как правило, слишком поздно.
Однако, джентльмены, мы должны тщательно все подготовить. Во-первых, необходимо установить дату смерти. Затем я предлагаю двинуться от этой даты к сегодняшнему воскресному утру, решая наперед, какие сведения мы будем давать. Это то же, что писать пьесу в обратном порядке. Нам известен последний акт, смерть принца, так же, как Шекспиру, надо полагать, известно было, что «Гамлет» закончится смертью его принца. Гамлет был, к тому же, датчанином — это облегчало задачи автора. Нам надлежит написать для нашей драмы акты с первого по пятый, иначе у нас ничего не получится.
— Вы хотите сказать, Роузбери, — произнес Сутер тоном человека, заплывшего в не нанесенные на карты воды, — что мы должны расписать все, как пьесу?
— Пока не уверен. Но считаю, что нам следует спокойно все взвесить. Может кто-либо из вас назвать хотя бы одно чрезвычайно существенное обстоятельство, о котором мы пока ничего не знаем? Обстоятельство, жизненно важное для нашего успеха?
— Как ни странно, могу я. Я думал об этом все утро, Роузбери, — Пауэрскорт смотрел в окно на занесенное снегом озеро.
— И о чем же вы думали, Фрэнсис?
— Если говорить без затей, я думал вот о чем, — Пауэрскорт окинул взглядом гостиную. Сутер обеспокоенно смотрел на огонь в камине; сэр Бартл имел вид отсутствующий, как если бы он надеялся, что и убийство, и необходимость скрывать его возьмут да и рассосутся сами собой; Роузбери кошачьей походкой прохаживался по комнате взад-вперед. — Мы знаем, что принц Эдди должен умереть от инфлюэнцы. Люди умирают от нее то и дело. Однако мы не можем просто объявить всему свету, что он умер от нее — умер, и дело с концом. Нам необходима связная история, газетные извещения о состоянии его здоровья и тому подобное. Но мы же не знаем, как долго способна продлиться эта болезнь. Возможно, два дня. Возможно, десять, двадцать. И пока мы не знаем этого, мы не в состоянии определить день, в который закончится упомянутый Роузбери пятый акт. А, как вы понимаете, пока нам не известна дата окончания пятого акта, мы не знаем и того, чем заполнить четыре предшествующих. И, не зная этого, мы, попросту говоря, блуждаем в потемках.
— Есть в доме какие-нибудь врачи? — Роузбери явно не терпелось побыстрее дать событиям ход. — Я имею в виду, врачи, которым все известно.
— Доктор Бродбент все еще здесь. Доктор Манби наверняка где-то неподалеку. Я могу вызвать его, — возможность предпринять что-либо в своем мире, мире личного секретаря, а не заниматься сочинением пьес, похоже, взбодрила Сутера.
— Тогда вызовите обоих, и немедленно. Возможно, нам стоит через час снова собраться здесь.
Роузбери покинул гостиную, поманив за собой и Пауэрскорта. Они вышли из парадных дверей дома на неумолимый холод, и редкий снег начал понемногу запорашивать их плотные пальто. Солдаты были повсюду — патрулировали, стараясь не попадаться никому на глаза, окрестности, описывали круги вокруг озера и кустарников парка. Откуда же он их взял столько этот майор Дони? — подивился Пауэрскорт. Он же начал с четырнадцати. А теперь их, должно быть, самое малое, пятьдесят. Если так пойдет и дальше, к концу недели Дони будет командовать полком.
На двух этих врачах можно было изучать законы контраста. Манби, высокому и худому, было на вид немного за тридцать. Все в его облике отдавало сельским жителем — здоровый цвет лица, непритязательный твид. Бродбент же был существом городским — дородность, редеющие волосы, чрезвычайно респектабельный черный костюм, большой, устрашающий саквояж.
Круглый стол и шесть обеденных кресел, позаимствованные из другой комнаты, стояли в углу гостиной, приготовленные для совещания.
— Доктор Манби, доктор Бродбент, — произнес Сутер тоном на редкость елейным. — Спасибо, что оторвались от дел, дабы поделиться с нами вашими познаниями. Положение, в которое мы поставлены, вам обоим известно, как и выбранный нами способ разрешения возникших затруднений. Нам нужен лишь небольшой практический совет. Роузбери?
Придворный до мозга костей, подумал Пауэрскорт. Передайте пакет, передайте тело, передайте труп. Пусть Роузбери задает вопросы, связанные с тем, что могут впоследствии назвать роковым решением, тогда на Сутера никакой вины в будущем не ляжет.
— Джентльмены, — произнес Роузбери лучшим своим голосом, обыкновенно приберегавшимся им
