Некая часть сознания Дейзи не возражала против того, что весь мир узнает о ее романе с принцем Уэльским. Чем больше о нем будут знать, тем пуще она прославится. Однако Дейзи понимала и то, что Обществу это может не понравиться. Делай, что хочешь, но не попадайся.
И, поглядывая на принца, Дейзи чувствовала, что того охватывает все большее раздражение. О Господи, думала она, на сей раз мне придется туго. У нас будут сцены перед обедом и хандра после чая. Тяжелый получится уик-энд — с принцем, уныло сидящим в доме, волнующимся за свое будущее. А то и хуже, чем тяжелый, — скучный.
Пауэрскорт вернул памятную записку личному секретарю. Он уже запомнил ее слово в слово.
— Имеются ли у вас какие-либо предварительные соображения, лорд Пауэрскорт? — Пауэрскорт говорил позже, что Сутер обращался к нему, как нервный пациент к дантисту, — пациент, боящийся боли и кровопролитного зубодерства.
— Дело, безусловно, сложное и деликатное, — ответил Пауэрскорт, ощущая, что против воли своей перенимает и вокабулярий личного секретаря, и его манеру выражаться околичностями. — Наверняка имеется немало людей, полагающих, будто они обладают сведениями, которые позволили бы им… — он помолчал, прежде чем произнести в этом кабинете страшное слово, — …шантажировать Его королевское высочество.
Оброненное им «шантажировать» упало, точно камень. Шепстоун вновь уставился на свои туфли — так, словно те вдруг стали нечищенными. Сутер теребил усы. Роузбери оставался бесстрастным.
— Однако разве в данном случае сведения эти не имелись в распоряжении неизвестного нам лица уже на протяжении немалого времени? Я говорю вот о чем — почему шантажист ждал до нынешней поры и лишь сейчас предъявил свои требования? И затем, были ли эти требования выполнены? Расплатился ли, если можно так выразиться, принц?
Шепстоун выглядел теперь так, словно он того и гляди взорвется от подобной дерзости. Однако Сутер был сделан из материала более прочного.
— До настоящего времени такого рода трансакции не совершались. Никаких предложений касательно возможной передачи денег не поступало.
— А если бы они поступили, принц передал бы деньги?
— Я не в том положении, чтобы ответить вам немедленно, — похоже, возможность уклониться от прямого ответа доставила Сутеру изрядное удовольствие.
— Уверены ли вы, — продолжал Пауэрскорт, стараясь получить хоть какой-то ответ, — что, кроме этого, других поводов для шантажа не существует? Простите мне столь неприятную мысль. Таков уж мой род деятельности.
Сутер пожал плечами:
— Кто может это знать? Кто может знать?
— Ни одному прирожденному англичанину подобное поведение и в голову не пришло бы. Никогда не пришло бы, — сэр Бартл снова начал багроветь.
— И уверены ли вы, — продолжал гнуть свое Пауэрскорт, — что в нынешнем положении принца Эдди нет ничего, способного также дать повод для шантажа?
— Черт побери, Сутер, черт побери, — взбешенный генерал бухал при каждом своем слове кулаком по столу. — Неужели мы обязаны выслушивать эти гнусные инсинуации?
— Боюсь, что должны. Да нет, уверен, что должны, — голос звучал очень холодно. Пауэрскорт и забыл о присутствии Роузбери. — Если вы хотите должным образом разобраться в этом деле, — продолжал Роузбери со всей политической властностью, на какую был способен, — вам следует рассмотреть определенные неприятные факты. И это один из них.
В комнате ненадолго наступило молчание. Шепстоун с большим трудом сдерживал гнев. Сутер смотрел поверх камина на принцессу Уэльскую.
— Лорд Пауэрскорт, как, по-вашему, мы должны поступить?
— На данном этапе у меня имеется лишь несколько предложений. Разумеется, мне хотелось бы еще раз просмотреть всю корреспонденцию вымогателя, — с волками жить, напомнил себе Пауэрскорт, по волчьи выть. — Хотелось бы побеседовать с теми, кто присутствовал при поступлении писем. Хотелось бы, чтобы вы нашли повод избавиться от какого-либо почтенного члена вашего хозяйства — старшего лакея, быть может, или кого-то, занимающего схожий пост. Тогда я заменил бы его не менее компетентным слугой из дома моей сестры, который прежде работал со мной в армейской разведке. Это дало бы нам еще один источник информации.
Я хочу также поговорить, с вашего разрешения, с комиссаром столичной полиции. Естественно, никаких подробностей я ему сообщать не стану. Однако у шантажистов нередко имеется послужной список, список прежних жертв. Я знаю комиссара по прежним расследованиям и полностью уверен в его способностях и скромности. Если среди богатых людей Лондона вообще имелся когда-либо шантажист, комиссар об этом знает.
При упоминании о столичной полиции по лицу Сутера прокатилась дрожь острой неприязни.
— Стоит побеседовать и с суперинтендантом Почтовой службы вашего района, дабы понять, что мы могли бы выяснить, наблюдая за почтовыми ящиками. И наконец, я понимаю, что выхожу за рамки моей компетенции, однако я посоветовал бы принцу Уэльскому на время ограничить число его появлений в обществе. Вид жертвы порой подстегивает шантажиста; равным образом, и ее отсутствие может его расхолодить.
Сэр Уильям Сутер делал пометки на лежащем перед ним белом листе.
— Сожалею, — промурлыкал он, — что не могу на данной стадии дать вам прямые ответы на ваши запросы. — Пауэрскорт знал, что он и на миг никаких сожалений не ощутил. — Мне необходимо посоветоваться с коллегами. — Пауэрскорт гадал о том, сколько раз произносились здесь эти слова. Он вспомнил сказанное Роузбери о Сцилле и Харибде. — Предложения ваши интересны и изобретательны, — Сутер уже запустил механизм рутинных проволочек на полный ход, — однако ни «да», ни «нет» я на данном совещании сказать не могу. Могу я предложить, чтобы вы дали мне на размышление дня два или около того? Как только у меня появится ответ, я, разумеется, должным образом извещу вас о нем. И большое вам спасибо за потраченные время и усилия.
Сутер проводил гостей до парадных дверей. Сэр Бартл Шепстоун остался сидеть в кабинете, предположительно для того, решил Пауэрскорт, чтобы дать в одиночестве выход праведным чувствам верноподданного Ее Величества Королевы.
3
— Розалинда, я даже описать тебе не могу, до чего я сердит.
Лорд Фрэнсис Пауэрскорт и вправду сердился. Негодование свое он высказывал в рабочем кабинете старшей из его сестер, леди Розалинды Пембридж — в ее доме на Сент-Джеймсской площади. Леди Розалинда Пембридж увела сюда брата из гостиной, дабы вспышки его дурного нрава не испортили вечер прочим гостям.
— Фрэнсис, ты ведешь себя неразумно. И сам это знаешь.
— Не знаю я ничего. Не знаю.
Сестре его казалось, что Фрэнсис выглядит сейчас точь-в-точь как в детстве. Сердитый взгляд, отброшенные со лба черные вьющиеся волосы, глаза, горящие негодованием по случаю пренебрежительного к нему отношения, подлинного или мнимого.
— Я специально попросил тебя пригласить на обед членов семьи. Только членов семьи. Я хочу попросить их кое-что сделать, это связано с моим нынешним расследованием. И что я узнаю? Я узнаю, что ты пригласила кого-то еще, не спросясь меня, вопреки моему ясно выраженному желанию. Я же не могу говорить о расследовании при посторонних. Нет, право, нельзя же быть такой глупой!
К расследованиям брата леди Розалинда относилась как к скучному хобби, которыми тешат себя мужчины, — чему-то вроде охоты, рыбалки или стрельбы в цель. Она и представить себе не могла, что у
