мое путешествие.
— Сюда, пожалуйста, — огромная дверь негромко заскрипела. Ферранте и служитель морга перекрестились.
В этом помещении стоял изрядный холод. Окна отсутствовали. Стены сверкали белизной. Пара ламп посылала длинные тени живых на стены мертвых. Морг представлял собой квадрат со стороной футов в пятнадцать, по стенам его возносились к потолку ярусы коек. Только это на самом деле не койки, сказал себе Пауэрскорт. Это полки. И на каждой лежит труп.
Служитель потянул на себя вторую полку справа. Тело в ящике выползало из стены медленно, словно не желая, чтобы его опознали.
Шейный платок — вот что первым бросилось в глаза Пауэрскорту, тот же шейный платок, что был на молодом человеке в последнее их венецианское утро. Шелковый шейный платок. Залитый кровью шелковый шейный платок, обозначавший присутствие здесь лорда Эдуарда Грешема. Лицо его было спокойным, несмотря на огромную рану на шее. Монахини, подумал Пауэрскорт, омыли его хорошо, молясь, счищая кровь с лица изуродованного Грешема. Он увидел отметины на руках — нож с силой вонзался в них и проворачивался в ранах. Увидел обильно покрытый высохшей кровью сюртук. Возможно, им не позволили вычистить его, пока тело оставалось безымянным. Что-то в лице Грешема напомнило Пауэрскорту других Грешемов, глядящих со стен их родового дома, быть может, в нем проступило даже сходство с матерью. Аристократы и в смерти заключают в себе всех своих предков. В смерти особенно.
Ферранте кашлянул, очень тихо.
— Лорд Пауэрскорт, вы знаете этого человека?
— Знаю.
— Вы уверены? Вы должны поклясться, что уверены. Мы должны заполнить бланки. Для властей, вы понимаете.
— Я уверен, — сказал Пауэрскорт и, пока тело ускользало обратно в стену, прошептал слова последнего прощания с Грешемом. «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром»[83].
— Когда вы в последний раз видеть его?
— Я видел его в Венеции, около десяти дней назад.
— Пойдемте, — сказал Ферранте, — бумагами мы можем заняться в конторе. Не здесь, я думаю.
Пауэрскорт понимал теперь, почему итальянские полицейские — люди вечно занятые. Ферранте заполнял бланки с такой скоростью, какую только способно было развить его перо.
— Имя?
— Лорд Эдуард Грешем.
— Адрес?
— Торп-Холл, Уорикшир, Англия.
— Род занятий?
— Армейский офицер.
— Женат или одинок?
— Был женат. Жена скончалась. Детей нет.
— Будем считать, одинок. Вероисповедание?
— Католическое.
— Ближайший родственник?
— Мать. Леди Бланш Грешем, Торп-Холл. Адрес тот же.
— Причины посещения Перуджи?
— Турист.
— Адрес, по которому тело следует доставить для погребения?
— Опять-таки, Торп-Холл.
Семейный склеп, предмет ухода его матери. Надо думать, даже леди Грешем заплачет, когда сын ее возвратится домой в гробу.
— Большое вам спасибо, лорд Пауэрскорт. А теперь, пока я поканчиваю с бланками, возможно, вы захотели бы взглянуть на это. — Ферранте извлек из письменного стола небольшой мешочек и вытряс его содержимое на стол.
— Это то, что мы нашли в его карманах и так далее. Никто не прикасался, только кровь.
Здесь имелся билет на поезд до Рима, первый класс, пятидневной давности. Видимо, день убийства был последним днем пребывания Грешема в Перудже — последней его остановкой на пути в Рим. Имелась горстка мелких монет и оплаченный счет из «Флорианс» в Венеции. Боже мой, подумал Пауэрскорт, ведь это он был со мной — официанты вокруг, гондольер Сандро, машущий шляпой с другого конца площади Святого Марка, зеркало на стене. Имелось письмо, написанное Грешемом себе самому. Моя епитимья, значилось в его начале, наложенная отцом Менотти, ОИ. Далее следовал список молитв, покаянных деяний, темных ссылок на тонкости веры, Пауэрскорту непонятных.
Погоди-ка, сказал он себе. Если Грешему предстояло исполнить епитимью, значит, он должен был исповедаться здесь, в Перудже, или, может быть, во Флоренции.
— Капитан Ферранте.
— Да, лорд Пауэрскорт, — капитан уже успел добраться до середины очень длинного формуляра. Он продолжал строчить.
— Мне нужно задать вам вопрос, касающийся католической веры.
— Я не священник, вы же понимаете, — Ферранте наполнял ручку официальными синими чернилами. — Но брат священник. И жена, боюсь, она очень набожна.
— Лорд Эдуард Грешем перешел в католичество. В начале этого года он убил одного человека. Из мести. Этот человек убил жену Грешема. Грешем направлялся в Рим. Где-то по пути он собирался исповедаться. И вот этот клочок бумаги наводит меня на мысль, что он так и сделал.
— В Перудже, лорд Пауэрскорт, отца Менотти нет. Мы проверили. Думаю, этот из Флоренции. Я написал ему, но он пока не отвечает. Почта иногда слишком медленная. Почти всегда, — Ферранте грустно покачал головой, сожалея о несовершенстве почтовой службы.
— Если он исповедовался, удастся ли ему попасть на небо? Понимаете, он очень стремился попасть на небо, чтобы встретиться там с женой. С Луизой, так ее звали. Он был уверен, что Луиза на небесах.
— Я думаю, тут так, — произнес, продолжая неистово писать, Ферранте. Пауэрскорт видел, что теперь он проставляет свое имя на множестве бумаг, выводя в начале «Ферранте» размашистое «Ф». — Если он исповедуется, а священник отпускает ему грехи, и он исполняет таинство покаяния, тогда его душе возвращается состояние очистительной благодати. Он будет в состоянии благодати. И Бог примет его на небо. Он может снова встретить Луизу, возможно.
Пауэрскорт почувствовал облегчение. Ему не хотелось думать, что Грешем утратит Луизу где-то между небом и преисподней.
— Так это история обреченных любовников? — Ферранте укладывал бланки в папку. — Как Ромео и Джульетта в Вероне или Элоиза и Абеляр? На это раз у нас Эдуарде и Луиза. Может, нам следует написать оперу, мне и вам, лорд Пауэрскорт. Итальянцы ее полюбили бы. «Eduoarde е Louisa». Последнее действие могло быть здесь, в Перудже, — у фонтана, когда обнаруживают тело Эдуарде, распевает огромный хор. Всюду кровь. Свет над собором меркнет. Призрак мертвой Луизы, она приходит петь над трупом любимого. Может быть, дуэт. Эдуарде и Луиза наверху Колледжио дельи Камбио, там, на площади. Два привидения, но какая роскошная ария. Она внушила бы публике почтение. Может быть, они кричали бы от восторга. Может быть, плакали бы.
Простите, лорд Пауэрскорт. Я увлекся. Я очень люблю оперу. Миссис Ферранте, она говорить, я трачу на театр слишком большие деньги. А теперь время для кофе. Эти бланки, — он торжествующе помахал папкой, — эти бланки покончены. Слава Богу.
На сей раз они оказались в тихой задней комнате кафе. Им принесли черный кофе и блюдо пирожных.
— Лорд Пауэрскорт, — капитан Ферранте быстро уплетал маленькое лимонное пирожное. На блюде,
