вас полный провал.
— Не думал, что когда-нибудь придется караулить шайку изменников-церковников. Не много славы прибавит это полку.
— Ваша роль, несомненно, будет высоко оценена, — уверил Пауэрскорт, начиная сомневаться, что они успеют вовремя. Джонни Фицджеральд ускакал вперед разведать, сколько осталось до окончания мессы.
— Срочно пошлю пару ребят на интендантский склад, — молвил полковник. — Надо хотя бы организовать нам приличный обед.
Епископ поднялся на кафедру. Энн Герберт была глубоко оскорблена тем, что люди, так опекавшие ее после смерти супруга, сейчас порочат его память. Леди Люси ужасно волновалась — она не знала, где Фрэнсис. Патрик Батлер настороженно прислушивался, собираясь выскочить при первом стуке копыт. Он посмотрел туда, где все время стояли начальник полиции и старший инспектор Йейтс, — их не было.
Епископ поставил перед собой ящичек со старинной монашеской рукописью, которая сериалом печаталась в «Графтон Меркюри».
— В этой шкатулке, — начал он свое обращение, — связующая нить между прошлым и будущим Комптона. Это недавно обнаруженный в соборной крипте документ — записи монаха Комптонского аббатства, сделанные в разгар проходившего в тысяча пятьсот тридцатые годы «упразднения монастырей». Те из вас, кто живут в наших краях, могли прочесть первые части этого переведенного мной своеобразного дневника в местной газете. Тем, кто специально приехал на наше празднование тысячелетнего юбилея, я кратко расскажу о мыслях, тревогах и упованиях безымянного молодого монаха, переполнявших его душу в ожидании конца, гибели за святую веру.
Епископ сделал короткую паузу. Патрик Батлер напряг слух, надеясь уловить шум из-за стен, — ни звука.
— Вот запись накануне того дня, когда автора рукописи увели на казнь. «Завтра они придут за мной. Настанет мой последний земной день перед встречей с Отцом небесным. Мне принесли чистые одежды. Тяжко знать, что тебя привяжут к телегам и раздерут на части. Но не мог я пойти против совести и предать Господа моего согласием перейти в веру, которой не приемлет моя душа. Устремлю же взгляд на распятого Христа. Пусть кровь моя хлынет памятью о Нем. Пусть в ранах моих отзовутся смертные муки Спасителя. Пусть казнь моя приблизит торжество Иисуса над врагами. И, храня веру наших отцов, молю Господа простить моих палачей, ибо не ведают они, что творят».
Епископ сложил листки. Паства застыла в молчании. За стенами собора тоже стояла мертвая тишина. Епископ воздел руки:
— Так пусть же смерть этого комптонского мученика станет мостом от шести веков истинной апостольской веры, от нашего великого наследия, к новой эпохе католичества, заря которой просияла здесь сегодня. Сегодня, в день Христова воскресения, когда камень был отвален от гроба Иисуса. Сегодня, когда собор наш воскрес из могильного мрака ложной догмы, столько лет державшей в оковах Божьи души. Не может настоящая религия зависеть от прихотей князей или алчной гордыни их министров. Не может настоящая религия зависеть от фантазий парламентских депутатов или суетных желаний их избирателей, которым соблазн барыша порой дороже веры предков. Не может настоящая религия зависеть от людей, заседающих в палате общин, где среди представителей народа с каждым годом все больше равнодушных безбожников и убежденных атеистов. Святому Петру, чье имя означает «камень», сказал Иисус в Иерусалиме: «На сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее»[65]. Тверд сей гранитный камень, и прочна стоящая на нем церковь. Силу Христовой истины сквозь века несет эта церковь, донеся ныне и к нам в Комптон. Ту силу, что превыше политических идей и светских теорий этого бренного мира. Ту силу, что столетиями копила и хранила истинная церковь, чеканя нам образцы богослужения и устав достойного бытия.
Патрик Батлер яростно строчил в своем блокноте. Леди Люси показалось, что епископа Мортона влечет путь мученика, автора найденных в крипте записей. Энн Герберт была почти уверена, что новое соборное начальство будет ходатайствовать перед Римским Папой о канонизации монаха.
— Возблагодарим же этот день Воскресения Христа Спасителя. Возблагодарим день воскрешения нашего тысячелетнего храма. Возблагодарим за пример стойкости и высоты духа безымянного монаха из Комптона. И со всеми нашими грехами, слабостями, заблуждениями положимся на милость Господа.
Епископ помолчал.
— В завершение мне хотелось бы посвятить несколько слов одному из величайших католиков минувшего столетия. Джон Генри Ньюмен, крещенный и воспитанный в лоне англиканства, принял сан англиканского священника. Однако, возглавив Оксфордское движение, молодой богослов выступил с осуждением протестантской реформы. А незадолго до личного перехода в католичество Ньюмен написал замечательное эссе. К этому времени он уже сделал выбор. Выбор между уютным миром академического Оксфорда — с дружеским кругом коллег, красотой тихих двориков, покоем великолепных библиотечных залов, вечерним стаканом вина за столом под портретами прославленных ученых — и совершенно иным, фактически незнакомым ему, неизвестным миром католической церкви. Почему? Ответ будущий кардинал высказал в словах, написанных им семьдесят лет назад в Литлморе, крохотном приходе близ Оксфорда. Эти слова зовут нас выбрать подлинную веру, пока еще есть шанс, пока мы не утратили его навеки. Ибо, как написал Ньюмен: «Коротки сроки, а вечность навеки».
Епископ склонил голову. Собор объяла тишина. Ни шороха, ни малейшего движения, никто не кашлянул, не шаркнул затекшей ногой. Все замерли. Многие, закрыв глаза, погрузились в безмолвную молитву. Быть может, дух самого Джона Генри Ньюмена сошел с небес, дабы благословить истинно верующих. Затем епископ Мортон медленно поднял глаза, вздохнул и начал спускаться с кафедры. Вновь встал и запел хор. И вдруг сквозь голоса певчих пробился едва различимый глухой стук скачущих копыт. Патрик привстал, готовый бежать, но Энн крепко взяла его за локоть.
— Не спеши, — шепнула она. — Никогда в жизни не увидишь ничего подобного. Это как уйти с «Гамлета», не досмотрев последний акт.
Патрик неохотно уселся. Месса продолжалась. Дать в экстренном спецвыпуске газеты крупной шапкой «Коротки сроки, а вечность навеки» на одной полосе или же протянуть по развороту через обе страницы?
Под самый конец богослужения старший инспектор Йейтс и пятеро его офицеров тихонько двинулись вдоль галереи. Старший инспектор не отрывал взгляд от алтарной части собора. Хор уже пел финальное:
«Et qui, expletis passionis dominicae diebus…»
«Оплакал ты Христовы муки, ныне же радость Воскресения Его, так веселись, ликуй отрадою, коя на веки вечные!»
Месса закончилась. Духовенство чинно, неспешно сошло с хоров. И глядевший во все глаза Патрик увидел, что полиция направила священников к дверям, только не главным, перед площадью, а боковым, выводящим к Залу капитула и далее к Певческим палатам. Терпение журналиста иссякло: пулей выскочив из собора, он понесся в обход, чтобы не пропустить выхода клириков.
Едва священники показались на уличных ступенях, их окружили восемь спешившихся кавалеристов. Полковник Хилер и старший инспектор Йейтс проводили все пастырское братство в Зал капитула. Наблюдавшему вблизи Пауэрскорту подумалось о том, что со времен упраздненного аббатства в этом здании не собиралась столь многочисленная духовная ассамблея. Когда служители церкви расселись, к ним обратился выступивший вперед и ставший бок о бок с полковником Хилером шеф комптонской полиции:
— Лорд-епископ, декан, архидиакон, члены капитула и почтенные гости, — тут главный констебль слегка поклонился гневно хмурившемуся в углу епископу из Рима. — Объявляю, что все вы задержаны как преступившие законы графства, а именно: статью утвержденного в царствование Елизаветы I «Акта об обязательном единообразии публичных молитв и церковных обрядов»[66] …
Лишь пару дней спустя, пируя с покидавшей Комптон кавалерией, Пауэрскорт вспомнил, что этот парламентский акт приводится на первых страницах официального «Сборника молитв», врученного им шефу полиции за полчаса до окончания мессы.
