Марту, но легче было бы им удержать разбушевавшееся море…
«Посторонитесь! — крикнула Марта. — Я провидение, явившееся спасти ее на краю открытой могилы». Она сейчас же рассказала Эмми о том, что виделась со мной, что я люблю ее и все прощаю. Наскоро одев бедняжку, она взяла ее, едва державшуюся на ногах, дрожащую, под руку и, словно глухая, не обращая никакого внимания на все возражения окружающих, среди ночи вывела мое дитятко из этого мрачного вертепа.
«Всю ночь и весь следующий день она ухаживала за моей Эмми, — продолжал старик, приложив руку к тяжело дышащей груди, — а бедняжка моя совсем ослабела и временами даже бредила. Когда ей стало несколько лучше, Марта отправилась за мной и за вами, мистер Дэви, не сказала ничего Эмми — из опасения, что та оробеет и еще вздумает куда-нибудь спрятаться. Как проведала злая дама, про то, что Эмми здесь, уж не знаю. Быть может, тот гад, о котором я уже говорил, случайно видел, когда они с Мартой входили в дом, или (это, пожалуй, вероятнее всего) он узнал об этом от той женщины, в руки которой попала Эмми. Да я над этим не задумываюсь — дитятко мое найдено!
«Всю ночь напролет мы с Эмми провели вместе. Она из-за слез, лившихся как бы из самого ее разбитого сердца, в сущности, не много сказала мне, и я едва мог рассмотреть любимое личико — личико, которое у моего сердца из детского превратилось в женское. Но всю ночь руки ее обвивали мою шею, а головка лежала вот здесь, и теперь мы с ней знаем, что отныне можем доверять друг другу.
Он замолчал, спокойно опустил на стол руку, и в нем чувствовалось столько решимости, что, казалось, он мог бы сразиться со львами.
— Когда-то, Трот, мне очень улыбалось стать крестной матерью вашей сестры Бетси Тротвуд, обманувшей мои надежды, — промолвила бабушка, вытирая глаза, — но теперь, знаете, вряд ли что могло бы доставить мне большее удовольствие, чем крестить ребенка у той славной молодой итальянки.
Мистер Пиготти кивнул головой, показывая этим, что он вполне понимает ее, но так ничего и не сказал. Мы все молчали, погруженные в свои мысли, только бабушка, все вытирая глаза, время от времени принималась то всхлипывать, то смеяться, называя себя при этом «старой дурой».
Наконец я заговорил:
— Скажите, дорогой мой друг, у вас ведь есть уже план на будущее? Об этом, мне кажется, и спрашивать почти излишне.
— Конечно, мистер Дэви, — ответил старик, — и я его уже сообщил Эмми. Мало ли есть на свете разных стран далеко отсюда. И наша с ней будущая жизнь — там, за морями.
— Слышите, бабушка, — сказал я, — они хотят с племянницей эмигрировать.
— Да, — подтвердил мистер Пиготти, и улыбка, полная надежды, озарила его лицо, — в Австралии уж никто не попрекнет мою любимицу, и там мы начнем с нею новую жизнь.
Я поинтересовался узнать, когда предполагает он туда отправиться.
— Сегодня ранехонько я был уже в порту, сэр, — ответил он, — чтобы разузнать, когда уходят их суда, и мне сказали, что через шесть недель, много через два месяца в Австралию отплывает большой корабль. Я сейчас же побывал на нем и осмотрел его. Вот на нем мы с Эмми и отправимся.
— Только вдвоем с ней? — спросил я.
— Да, мистер Дэви. Видите ли, сестра так любит вас и всех ваших, потом для нее ничего нет лучшего на свете, как ее родина, и потому увозить ее отсюда было бы, мне кажется, не совсем хорошо. А кроме того, не надо ведь забывать, что у нее есть здесь о ком заботиться.
— Бедняга Хэм! — вырвалось у меня.
— Видите ли, мэм, моя славная сестра ведет его хозяйство, — пояснил мистер Пиготти бабушке, — и он очень привязался к ней. Подчас он подсядет к ней и спокойно поговорит о том, о сем, тогда как с другими и слова не проронит. Бедный парень, — прибавил мистер Пиготти, покачивая головой, — у него и так в жизни мало осталось хорошего, куда ему еще и последнее отдавать!
— А миссис Гуммидж? — спросил я.
— Ну, вот она заставила-таки меня призадуматься, — ответил мистер Пиготти с некоторым смущением, которое, впрочем, мало-помалу исчезло. — Видите ли, сэр, когда миссис Гуммидж начинает вспоминать старика, тогда ее общество нельзя назвать приятным. Между нами будь сказано, когда миссис Гуммидж начинает хныкать, то тем, кто не знал ее старика, это может показаться довольно-таки несносным. Я-то знал ее покойного мужа, очень ценил его и потому могу понять старуху, а другим, конечно, этого не понять…
Мы с бабушкой совершенно были согласны с ним.
— Может случиться так, — конечно, я только предполагаю, — что и сестра моя порой будет тяготиться миссис Гуммидж. Поэтому-то я не хочу навязывать им, а устрою ее где-нибудь отдельно, и она будет получать от меня пенсию, на которую сможет прожить безбедно. Миссис Гуммидж — вернейшее и преданнейшее существо, но нельзя же ожидать, что в ее годы, и вытерпев столько горя, эта одинокая старушка могла бы пуститься за океан и жить там среди пустынь и лесов. Вот почему я и решил устроить ей иную жизнь.
Мистер Пиготти никого не забыл. Он думал о нуждах и желаниях всех, кроме своих собственных.
— Эмми, — продолжал он, — до самого нашего отъезда будет здесь, у меня: бедняжка так нуждается в отдыхе и покое. К тому же, ей надо еще сшить себе необходимое белье и платье. Хочу надеяться, что возле своего неотесанного, но крепко любящего ее дяди она станет помаленьку забывать о своих горестях.
Кивнув головой, бабушка поддержала в нем такую надежду и этим доставила старику большое удовольствие.
— Теперь еще одно, мистер Дэви, — сказал он и, засунув руку в боковой карман, с серьезным видом вынул оттуда маленький пакет, который я у него уже раньше видел, и стал разворачивать его на столе. — Здесь вот эти банковые билеты: пятьдесят фунтов стерлингов и еще десять фунтов. К ним я хочу приложить еще и те деньги, которые Эмми, убегая, взяла с собой. Я, не говоря ей, для чего мне это надо, узнал от нее точно, сколько было их, этих денег. Да вот в счете-то я не очень силен. Не будете ли вы так добры, сэр, проверить, не ошибся ли я?
Он подал мне написанный на клочке бумаги счет и все время, пока я проверял его, не отрывал от меня глаз. Подсчитано было совершенно правильно.
— Благодарю вас, сэр, — промолвил он, получая от меня проверенный счет. — Надеюсь, вы не будете против того, что я собираюсь сделать. Я хочу перед отъездом эти деньги положить в конверт, написать его имя и переслать в письме к его матери. А ей я очень коротко объясню, какие это деньги, и прибавлю, что я уезжаю и вернуть мне их невозможно.
Я согласился, что он поступает совершенно правильно.
— Я сказал было, что у меня к вам есть одно дело, а оказывается, их целых два, — проговорил с задумчивой улыбкой мистер Пиготти, кладя пакетик обратно себе в карман. — Сегодня утром, выходя со двора, я все ломал себе голову над тем, как сообщить Хэму о том, что, к великому счастью, у нас случилось. В конце концов я написал ему и, будучи в городе, сдал письмо на почту. В чем я рассказал обо всем и прибавил, что завтра сам приеду покончить с некоторыми делами и распрощаться, скорее всего окончательно, с Ярмутом.
— И вы хотите, чтобы я поехал с вами? — спросил я, видя, что он недоговаривает чего-то.
— Если бы вы могли мне сделать такое одолжение, — ответил старик, — я уверен, что всех их там это очень порадовало бы.
Моя маленькая Дора была в хорошем настроении и очень благожелательно отнеслась к тому, чтобы я поехал в Ярмут, и потому я сейчас же объявил моему старому приятелю, что охотно составлю ему компанию.
И вот на следующее утро мы с мистером Пиготти ехали в ярмутском дилижансе по старой, хорошо известной мне дороге. Вечером мы были уже в Ярмуте, Проходя по давно знакомым улицам (причем мистер Пиготти, несмотря на все мои возражения, нес мой дорожный мешок), я заглянул в лавку «Омер и Джорам» и увидел там своего старого приятеля, по обыкновению курящего трубку. Мне не хотелось присутствовать при первой встрече мистера Пиготти с его сестрой и Хэмом, и я расстался с ним под тем предлогом, что мне надо зайти к мистеру Омеру.
— Как поживаете, мистер Омер? — сказал я, входя в лавку. — Давненько-таки я не видел вас!
