неизменным куском восковой свечи, не торопясь помогала им.
Нелегко было отвечать на вопросы моей старой няни, но еще труднее было прошептать мистеру Пиготти, что письмо передано и что все обстоит благополучно. Тем не менее я удачно проделал и то и другое и порадовал обоих. Если я тут и проявил некоторое волнение, то это легко можно было приписать моему собственному горю.
— Когда же отплывает корабль, мистер Микобер? — спросила бабушка.
Мистер Микобер, считая необходимым постепенно подготовить мою бабушку или, быть может, собственную жену, ответил:
— Скорее, чем я вчера ожидал.
— Вам, верно, сообщили об этом с корабля? — поинтересовалась бабушка.
— Да, — ответил он.
— Ну, хорошо, и он отплывает…
— Мэм, мне сообщили, что мы должны быть на корабле завтра, к семи часам утра.
— О! это что-то очень уж скоро, — сказала бабушка. — Так, значит, это факт, что корабль уже уходит в море, мистер Пиготти?
— Да, мэм! Корабль спустится утром по реке. Если мистер Дэви и моя сестра приедут завтра после полудня в Грэвсенд, то они смогут еще попрощаться с нами на корабле.
— Так мы и сделаем, — заявил я, — будьте уверены!
— До тех пор и пока мы не выйдем в море, — заявил мистер Микобер, бросая на меня многозначительный взгляд, — мы с мистером Пиготти будем вместе непрерывно сторожить наши вещи… Эмма, душа моя, — обратился он к жене, — мой друг Трэдльс сейчас шопотом испросил у меня разрешение заказать все нужное для приготовления напитка, особенно связанного в нашем представлении с ростбифом старой Англии. В обычных условиях я не решился бы просить мисс Тротвуд и мисс Уикфильд выпить с нами, но…
— Скажу за себя, мистер Микобер, — отозвалась бабушка, — я с величайшим удовольствием выпью за ваше счастье и успехи.
— И я, — улыбаясь, промолвила Агнесса.
Мистер Микобер немедленно спустился в буфет, где, повидимому, чувствовал себя как дома, и через некоторое время вернулся с дымящимся кувшином.
Не мог я не заметить, что он, как заправский поселенец, снимал с лимонов корку своим складным ножом в добрый фут и демонстративно вытирал его о рукав сюртука. Я обратил внимание так же на то, что и миссис Микобер и двое старших детей были вооружены таким же грозным оружием, в то время, как у младших детей болталось через плечо на крепком шнурке по деревянной ложке. Точно так же, очевидно в предвидении жизни на корабле, а затем в дебрях Австралии, мистер Микобер налил пунш своей жене и старшим детям не в стаканы, в изобилии имевшиеся здесь же в комнате, а в противные жестяные кружки, и сам все время пил из полулитрового жестяного котелка, который он с величайшим удовольствием в конце вечера спрятал в карман.
— Мы порываем с роскошью старой родины, — с живейшим удовлетворением произнес мистер Микобер. — Жители лесов не могут, конечно, ожидать встретить там утонченные удобства страны изобилия.
Тут в комнату вошел мальчик и доложил, что мистера Микобера ждут внизу.
— Я предчувствую, — сказала миссис Микобер, опуская свою жестяную кружку, — что это кто-нибудь из моей родни.
— Если это так, моя дорогая, — заметил мистер Микобер, по обыкновению вспыхнув при упоминании о родичах супруги, — то кто бы это ни был, мужчина или женщина, но этот представитель вашего рода, так долго заставивший нас ждать себя, пожалуй, может теперь подождать и меня.
— Микобер, — тихо сказала ему супруга, — в такое время, как сейчас… Если мои родственники поняли наконец, что они потеряли в прошлом благодаря своему поведению, и хотят теперь протянуть нам руку дружбы, не следует отталкивать ее.
— Да будет так, моя дорогая!
— Если не ради них самих, то ради меня, Микобер.
— Эмма! — ответил он. — Против такой постановки вопроса в такой момент возражать невозможно. Но даже и теперь я не могу обещать, что брошусь на шею вашему родичу; тем не менее, поверьте, представитель вашего рода, ожидающий сейчас внизу, в ответ на свой родственный пыл не встретит с моей стороны холодного приема.
Мистер Микобер вышел и некоторое время отсутствовал. Наконец вновь появился тот же мальчик и подал мне написанную карандашом записку, из которой я узнал, что мистер Микобер, вновь арестованный за неоплату еще одного векселя Гиппа, пребывает в полном отчаянии и просит передать с подателем сего его нож и жестяной котелок, могущие пригодиться ему в тюрьме в немногие, еще оставшиеся ему дни жизни. Кроме того, мистер Микобер просил в виде последнего проявления дружбы препроводить его семейство в приходский работный дом, а затем забыть, что он вообще когда-либо существовал.
Конечно, я ответил на эту записку тем, что спустился с мальчиком вниз, чтобы уплатить по векселю. Мистер Микобер сидел в углу, мрачно глядя на полицейского чиновника, взявшего его в плен. Будучи освобожден, он с величайшим жаром обнял меня и тотчас же вписал в свою записную книжку новый долг, с точностью до полупенни.
По возвращении наверх мистер Микобер, объяснив свое отсутствие не зависящими от него обстоятельствами, вытащил из кармана заготовленный лист с подробным перечнем всех его долгов моей бабушке, на общую сумму в сорок один фунт десять шиллингов и одиннадцать с половиной пенсов, торжественно подписал его и вручил, рассыпаясь в благодарностях мистеру Трэдльсу.
— Я все же предчувствую, — промолвила миссис Микобер, задумчиво покачивая головой, — что мои родственники явятся на корабль перед самым нашим отплытием.
У мистера Микобера было, видимо, свое предчувствие по этому поводу, но он промолчал.
— Миссис Микобер, — обратилась к ней бабушка, — если у вас в дороге будет случай переслать письма на родину, вы непременно должны дать нам знать о себе.
— Дорогая мисс Тротвуд, — ответила та, — я буду очень счастлива при мысли, что кто-то ждет от нас вестей. Не премину писать вам. Мистер Копперфильд как старый друг также, наверно, не будет ничего иметь против получения время от времени сведений от особы, которая знала его в те времена, когда близнецы наши были еще несмышленышами.
Я заявил, что надеюсь слышать о них каждый раз, как только она будет иметь случай написать мне.
— Таких случаев будет, надеюсь, немало, — заметил мистер Микобер. — Океан в эту пору кишит судами, и мы, наверно, встретим их множество. А переход наш пустячный, — прибавил он, играя своим лорнетом, — пустячный переход! Дальность эта мнимая.
Теперь мне кажется таким странным и в то же время так похожим на мистера Микобера — говорить о переезде из Англии в Австралию, словно о маленькой прогулке через Ламанш, а отправляясь из Лондона в Кентербери, держать себя так, будто он уезжает на край света.
— Во время путешествия я буду рассказывать длинные истории, — продолжал мистер Микобер, — и я уверен, что никто не будет иметь ничего против того, чтобы, сидя у корабельного очага, послушать пенье моего сына Вилькинса, а миссис Микобер, когда приобретет «морские ноги» (надеюсь, в этом выражении нет ничего непристойного), также будет петь своего «Маленького Тафлина». С носа нашего корабля часто видно будет, как играют дельфины, а со штирборта[28] и бакборта[29] можно будет насмотреться на множество интереснейших вещей. Одним словом, — закончил мистер Микобер со своим былым барским видом, все и наверху и внизу у нас будет, вероятно, так восхитительно, что когда наблюдатель, поставленный у грота[30], крикнет «Земля!», мы будем чрезвычайно удивлены.
Тут он с восторгом выпил содержимое своего жестяного котелка, словно он уже закончил путешествие и выдержал блестяще экзамен у самых компетентных знатоков морского дела.
— На что я главным образом надеюсь, дорогой мистер Копперфильд, — заговорила миссис
