кривыми дверями, искоса поглядывающими на мусорныя ямы, печальный домъ съ круглыми флигелями назади, содержащими ц?лый рядъ парадныхъ комнатъ, обращенныхъ на дворъ, устланный щебнемъ, гд? торчали два тощихъ дерева съ почерн?вшими пнями и в?твями, съ закопт?лыми листьями, которые немилосердно трещали при мал?йшемъ дуновеніи в?тра. Л?тнее солнце появлялось на улиц? только во время завтрака вм?ст? съ водовозами, ветошниками, починщиками старыхъ зонтиковъ, цв?точниками и продавцами ст?нныхъ часовъ, возв?щавшими о своемъ появленіи звонкой трелью колокольчика. Но скоро дневное св?тило исчезало, a за нимъ выступали на сцену бродячія труппы музыкантовъ, шарманщики съ куклами и обезьянами, продавцы б?лыхъ мышей, a иногда, для довершенія спектакля, появлялся балагуръ, промышлявшій ежами. Въ сумерки, когда вся эта компанія съ дневной добычей убиралась во свояси, выходили къ воротамъ лакеи, если господа ихъ об?дали не дома, и фонарщикъ, по заведенному обычаю, употреблялъ суетныя усилія осв?тить улицу газомъ.
Огроменъ и пустъ былъ домъ м-ра Домби снаружи и внутри. Тотчасъ же, посл? похоронъ негоціантъ приказалъ накрыть чехлами всю мебель — быть можетъ, для того, чтобы сберечь ее для сына — и физіономія комнатъ изм?нилась, за исключеніемъ т?хъ, которыя оставлены были для самого хозяина въ нижнемъ этаж?. Среди уединенныхъ залъ и гостиныхъ явились таинственныя фигуры изъ стульевъ и столовъ, собранныхъ въ одну кучу и нахлобученныхъ большими саванами. На колокольчикахъ, столахъ, зеркалахъ, окутанныхъ газетными и журнальнвми листами, мелькали отрывочныя изв?стія о смертях? и страшныхъ убійствахъ. Каждая люстра, обернутая въ голландское полотно, казалась огромной чудовищной слезою, вис?вшей изъ потолочнаго глаза. Изъ каждаго камина несло сыростью и затхлымъ воздухомъ, какъ изъ могильнаго склепа. Умершая и похороненная леди смотр?ла изъ картинной рамы, какъ страшное привид?ніе въ б?ломъ саван?. В?теръ между т?мъ безпрестанно разв?валъ полусгнившіе клочки соломы, настланной подл? дома, когда хозяйка была больна: эти клочки, по какому-то невидимому притяженію, постоянно лет?ли къ порогу противоположнаго грязнаго дома, который отдавался внаймы, и, казалось, посылали оттуда печальную р?чь къ окнамъ м-ра Домби.
Комнаты, назначенныя негоціантомъ для собственнаго употребленія, примыкая къ большой зал?, состояли изъ кабинета, библіотеки и столовой, въ которую превращена маленькая стекляная горница, обращенная окнами къ означеннымъ сухопарымъ деревьямъ, гд? по обыкновенію разгуливали кошки. Библіотека была въ то же время и гардеробною, такъ что запахъ веленевой бумаги, пергамента, кожи и русскаго сафьяна см?шивался въ ней съ запахомъ ваксы и сапоговъ. Эти три комнаты соединялись бдна съ другого. Поутру, когда м-ръ Домби изволилъ кушать свой обыкновенный завтракъ, и вечеромъ, когда онъ возвращался домой къ об?ду, мадамъ Ричардсъ должна была, по звону колокольчика, являться въ стекляную комнату и расхаживать взадъ и впередъ со своимъ маленькимъ питомцемъ. Бросая по временамъ украдкой б?глые взоры на м-ра Домби, который сид?лъ въ далекомъ углубленіи и безмолвно посматривалъ на ребенка изъ-подъ темной тяжелой мебели — домъ былъ прад?довскій, старомодный и угрюмый — кормилица мало-по-малу начала приходить къ заключенію, что хозяинъ ея очень похожъ на арестанта въ тюремномъ замк?, или на странное привид?ніе, на выходца съ того св?та безъ способности говорить и понимать языкъ живыхъ людей.
Уже н?сколько нед?ль кормилица вела такую жизнь и носила маленькаго Павла. По временамъ выходила она со двора, но отнюдь не одна: по обыкиовенію въ хорошую погоду заходила за ней м-съ Чиккъ въ сопровожденіи миссъ Токсъ: он? приглашали ее съ ребенкомъ осв?житься чистымъ воздухомъ, или, другими словами, церемонно ходить по мостовой взадъ и впередъ на подобіе погребальнаго конвоя. Разъ, когда посл? одной изъ такихъ процессій Ричардсъ возвратилась къ себ? наверхъ и с?ла съ ребенкомъ подл? окна, дверь въ ея комнату потихоньку отворилась, и на порог? остановилась черноглазая маленькая д?вочка.
— Это, в?роятно, миссъ Флоренса воротилась отъ своей тетки, — подумала Ричардсъ, еще не видавшая хозяйской дочери. — Что вамъ угодно, миссъ?
— Это мой братъ? — спросила д?вочка, указывая на ребенка.
— Да, моя красавица, — отв?чала Ричардсъ, — подойдите, поц?луйте его.
Но д?вочка, не двигаясь съ м?ста, задумчиво посмотр?ла на лицо кормилицы и сказала:
— Что вы сд?лали сь моей мамой?
— Господи, помилуй! — вскричала Ричардсъ, — Какой печальный вопросъ! Что я сд?лала? Ничего, миссъ
— Что о_н_и сд?лали съ моей мамой? — повторила Флоренса.
— Въ жизнь не видала такой жалости! — проговорила Ричардсъ, невольно поставивъ себя въ положеніе покойной леди и вспоминая о собственныхъ д?тяхъ. — Подойдите поближе, моя милая, не бойтесь меня!
— Я не боюсь васъ, — отв?чала д?вочка, входя въ комнату, — но мн? надобно знать: что они сд?лали съ моей мамой?
— Голубушка, — скааала Ричардсъ, — это черное платьице вы носите въ воспоминаніе о своей маменьк?.
— Я могу помнить свою маменьку во всякомъ плать?, — проговорилъ ребенокъ со слезами на глазахъ.
— Но ужъ такъ заведено над?вать черное платье, когда отходятъ.
— Куда отходятъ?
— Сядьте зд?сь, моя милая, — сказала растроганная женщина, — я раскажу, какъ и что однажды случилось.
Въ живой ув?ренности получить отв?тъ на свой вопросъ, Флоренса положила шляпку, которая до сихъ поръ была y нея въ рукахъ, с?ла на маленькую скамейку y ногъ кормилицы и пристально уставила на нее глаза.
— Жила-была, — начала Ричардсъ, — одна леди, очень добрая леди, и была y ней маленькая дочь, и эта дочка н?жно любила ее.
— Очень добрая леди, и маленькая дочка н?жно любила ее, — повторила Флоренса.
— И угодно стало Богу, чтобы захворала добрая леди, захворала и умерла.
Ребенокъ вздрогнулъ.
— И умерла добрая леди, и никто не увидитъ ее зд?сь, и похоронили добрую леди въ сырой земл?, гд? деревья растутъ.
— Въ сырой земл?! — проговорила д?вочка, затрепетавъ вс?мъ т?ломъ.
— Н?тъ, н?тъ, я ошиблась: не въ сырой, a въ теплой земл?, гд? дурныя, грязныя с?мена превращаются въ прекрасные цв?точки, и въ траву, и въ колосья, и ужъ не знаю, во что еще, гд? добрыя души превращаются въ св?тлыхъ ангеловъ и улетаютъ на небеса!
Ребенокъ, опустившій передъ этимъ головку, поднялъ ее опять и внимательно началъ смотр?ть на разсказчицу.
— Ну, такъ… дай Богъ память! — сказала Полли, сильно взволнованная этимъ пытливымъ взоромъ, своимъ желаніемъ ут?шить дитя внезапнымъ усп?хомъ и слабымъ дов?ріемъ къ собственнымъ силамъ. — Ну, такъ когда эта добрая леди умерла, куда бы ни д?вали ее, гд? бы ни положили, она отошла къ Богу! И она молится Ему, эта добрая леди, — продолжала Полли, растроганная до глубины души, — чтобы онъ научилъ ея маленькую дочку в?рить, что она счастлива на небесахъ и любитъ по прежнему свое дитя, — научилъ над?яться. — Охъ, всю жизнь над?яться, — что и она, эта маленькая дочка, свидится съ нею на небесахъ, свидится и не разстанется никогда, никогда, никогда!
— Это моя мама! — закричала д?вочка, вскочивъ съ м?ста и обиимая кормилицу.
— И сердце этого дитяти, — говорила Полли, прижимая Флоренсу къ своей груди, — сердце этой маленькой дочки наполнилось такою н?жностью, такою в?рою, что даже когда она услышала объ этомъ отъ чужой посторонней женщины, не ум?вшей хорошенько разсказывать, но которая сама была б?дная мать и больше ничего, — она нашла ут?шеніе въ ея словахъ, перестала чувствовать себя одинокою, зарыдала и прижалась къ груди этой женщины, н?жно прильнула къ младенцу, что на ея кол?няхъ, и — тогда, тогда, тогда, — продолжала Полли, лаская кудри д?вочки и обливая ихъ слезами, — тогда, мое милое, б?дное дитя…
— Эй, миссъ Флой? Куда вы затесались? Разв? не знаете, какъ папаша будетъ сердиться? — закричалъ y дверей громкій, пронзительный голосъ, и всл?дъ за т?мъ вошла низенькая, смуглая, курносая
