нею и наносят ей раны… глубокие раны. Не то оскорбляет меня, что моя добрая Эми относится внимательно и… кха… снисходительно к моему старому протеже. Меня оскорбляет, — чтобы покончить с этим тягостным предметом, — что мое дитя, мое родное дитя, моя родная дочь является в нашу коллегию… с улыбкой, с улыбкой!.. рука об руку… боже милостивый, с нищенской ливреей!
Злополучный джентльмен сделал этот намек на одежду небывалого покроя и образца, задыхаясь, чуть слышным голосом и потрясая в воздухе судорожно стиснутым платком. Быть может, его взволнованные чувства продолжали бы изливаться в скорбных сетованиях, но в эту самую минуту постучали в дверь уже вторично, и Фанни (которая попрежнему выражала желание умереть и даже более того — быть погребенной) крикнула:
— Войдите!
— А, юный Джон! — сказал Отец Маршальси совершенно другим, спокойным голосом. — Что это у вас, юный Джон?
— Письмо для вас, сэр, было сейчас передано в сторожку, а так как мне случилось там быть и, кроме того, у меня есть к вам поручение, сэр, то я и вызвался отнести его вам. — Молодой человек был взволнован плачевным зрелищем Крошки Доррит, стоявшей на коленях перед креслом отца и закрывшей лицо руками.
— Вот как, Джон? Благодарю вас.
— Письмо от мистера Кленнэма, сэр, — это ответ, а поручение тоже от мистера Кленнэма: он просил передать вам поклон и сообщить, что он будет иметь удовольствие зайти к вам сегодня и надеется увидеть вас и, — волнение юного Джона усиливается, — мисс Эми.
— О! — развернув письмо (в нем оказался банковый билет), Отец Маршальси слегка покраснел и снова погладил Эми по головке. — Благодарю вас, юный Джон. Очень хорошо. Крайне обязан вам за ваше внимание. Ответа не ждут?
— Нет, сэр, никто не ждет.
— Благодарю вас, Джон. Как поживает ваша матушка, юный Джон?
— Благодарствуйте, сэр, она не так уж хорошо себя чувствует, — по правде сказать, все мы не так уж хорошо себя чувствуем, кроме отца, а впрочем, ничего, сэр.
— Передайте ей наш привет, да! Наш сердечный привет, прошу вас, Джон!
— Благодарю вас, я передам. — И юный Джон удалился, сочиняв тут же на месте совершенно новую эпитафию для своей будущей могилы, следующего содержания:
— Полно, полно, Эми, — сказал отец, когда юный Джон ушел, — не будем больше говорить об этом.
За последние минуты его настроение заметно улучшилось; он почти сиял,
— Где же, однако, мой старый протеже? Надо его пригласить сюда, а то он подумает, что я не хочу его видеть. Мне было бы это очень неприятно. Сходишь за ним, дитя, или мне сходить?
— Если вас не затруднит, отец, — сказала Крошка Доррит, с трудом удерживаясь от рыданий.
— Конечно, нет, милочка; я схожу. Я и забыл, что твои глазки… Полно, развеселись, Эми. Не огорчайся из-за меня. Я совершенно успокоился, душенька, совершенно успокоился. Сходи к себе, оправься и приведи в порядок свое личико к приходу мистера Кленнэма.
— Лучше я останусь у себя, — сказала Крошка Доррит, чувствуя, что ей теперь еще труднее успокоиться. — Мне бы не хотелось встретиться теперь с мистером Кленнэмом.
— О, полно, полно, милочка, что за пустяки, Мистер Кленнэм — весьма порядочный человек, весьма порядочный. Несколько сдержанный, иногда слишком сдержанный, но, смею сказать, в высшей степени порядочный. Непременно будь здесь, когда придет мистер Кленнэм, я требую этого, именно сегодня, милочка. Поди же, умойся и освежись, Эми, поди, будь хорошей девочкой.
Исполняя это требование, Крошка Доррит послушно встала и ушла, остановившись на минутку, чтобы поцеловать сестру в знак примирения. Эта последняя, всё еще пребывавшая в растрепанных чувствах, но уставшая повторять свое любимое желание, высказала теперь пришедшую ей в голову блестящую мысль, что умереть следовало бы старикашке Нэнди, — да, гораздо лучше было бы умереть этому противному, несносному, поганому нищему, чем приходить сюда и ссорить сестер.
Отец Маршальси, мурлыкая какую-то песенку и надвинув черную бархатную шапочку немного набекрень, — до того улучшилось его настроение, — отправился во двор и нашел своего старого протеже у ворот, со шляпой в руках, на том самом месте и в той самой позе, как оставила его Крошка Доррит.
— Идем, Нэнди! — сказал отец благодушнейшим тоном. — Идем наверх, Нэнди; вы ведь знаете дорогу, что ж вы не пришли? — Он простер свою снисходительность до того, что пожал старику руку и благосклонно осведомился:
— Как поживаете, Нэнди? Здоровы ли вы?
На что певец отвечал:
— Благодарю вас, почтенный сэр, совершенно здоров и еще лучше себя чувствую, когда увидел вашу честь.
Проходя по двору, Отец Маршальси представил его новому члену общежития:
— Мой давнишний знакомый, сэр, мой старый протеже. Накройтесь, добрейший Нэнди, наденьте вашу шляпу, — прибавил он, выказывая большую заботливость о старике.
Его внимание не ограничилось этим. Он велел Мэгги заварить чай и отправил ее за сухарями, маслом, яйцами, ветчиной и креветками, а на покупку этого угощения вручил ей банковый билет в десять фунтов, строго-настрого приказав не потерять сдачу. Эти приготовления к приему были в полном ходу, и Эми уже вернулась в комнату отца со своей работой, когда явился мистер Кленнэм. Хозяин принял его очень милостиво и пригласил разделить с ними угощение.
— Эми, душенька, ты знаешь мистера Кленнэма лучше, чем я. Фанни, милочка, ты тоже знакома с мистером Кленнэмом.
Фанни отвечала небрежным кивком. Во всех таких случаях она молча занимала оборонительную позицию, как будто существовал обширный заговор с целью оскорбления их фамильного достоинства и один из заговорщиков был налицо.
— Это мой старый протеже, мистер Кленнэм, дедушка Нэнди, славный, преданный старичок, — (он всегда отзывался о Нэнди как о необычайно древнем старце, хотя сам был старше ею двумя или тремя годами) — Позвольте, вы, кажется, знаете Плорниша? Помнится, моя дочь Эми говорила мне, что вы знаете беднягу Плорниша.
— О да! — сказал Артур Кленнэм
— Так вот, сэр, — это отец миссис Плорниш.
— В самом деле? Я очень рад его видеть.
— Вам было бы еще приятнее с ним познакомиться, если б вы знали его достоинства, мистер Кленнэм.
— Я надеюсь, что узнаю их, познакомившись с ним поближе, — сказал Артур, душевно жалея этого смиренного сгорбленного старика,
— Сегодня у него праздник, вот он и зашел навестить своих старых друзей, которые всегда рады его видеть, — заметил Отец Маршальси и прибавил вполголоса, закрыв рот ладонью: — В работном доме, бедняга. Отпустили на один день.
