связано с деторождением. Надо включить это в учебные фильмы. Нет смысла расспрашивать о подробностях Крейгара. В этом, впрочем, и во всем остальном, он разбирается хуже, чем я после подготовительных курсов».
Перо замерло на бумаге. Фрэнк вздохнул, закрыл дневник, встал, выключил свет и улегся в постель. Вскоре сон сморил его.
Он проснулся, когда уже рассвело. Аборигены без всяких приказаний ушли в лес – все до единого. Фрэнк подошел к соседней двери посмотреть на Крейгара. Старший компаньон до сих пор спал и при свете выглядел еще непристойнее. Он по-прежнему лежал на спине – видимо, не шевелился с вечера. Фрэнк в последний раз взглянул на него и зашагал прочь.
Он направился в лес – понаблюдать за аборигенами, которые уже приступили к работе: они рассекали древесную кору для сбора смолы. Он подошел к Шепу, который только что принялся за новую насечку. Острый обломок кварцевой глыбы, который сжимал в руке Шеп, впился в древесину и скользнул вниз по черному стволу. Казалось, что кора с трудом удерживала распирающую ее древесину – на стволе зазияла глубокая свежая рана с ровными краями, тут же засочившаяся тонкими струйками прозрачной янтарной смолы. Смола скапливалась у нижней кромки насечки и стекала вниз по стволу. На воздухе, не успев доползти до земли, она засыхала, превращаясь во множество крошечных красноватых кристалликов. Шеп осторожно провел ладонью по красному следу и смел их в маленькую горку между корней. Рана на стволе быстро затягивалась. Шеп лизнул ее своим толстым лиловатым языком, и по стволу вновь заструилась янтарная влага.
Глядя на него, Фрэнк почувствовал, как душу охватывает незнакомое чувство, точнее, даже сочетание чувств, в котором он мог выделить только отвращение, жалость и еще необъяснимую зависть к существу, за которым наблюдал. По крайней мере, в жизни Шепа все просто. Он знал только то, что должен делать надрезы на дереве и время от времени лизать их, чтобы не дать пересохнуть струйке древесных слез. Ему не нужно ломать голову, сидя где-нибудь в лаборатории, отыскивая в собственной слюне энзимы, которые способствуют току смолы. Ему остается лишь заботиться о том, чтобы после смерти Папаши успеть вовремя перегрызть горло паре-другой своих ближайших соперников (лучше, когда они спят) и занять в стае патриаршее место. Все просто в жизни Шепа – просто и понятно. Ему не надо делать карьеру или подчиняться плаксивому пьянице, который получает в три раза больше – за выслугу лет, – хотя всю работу выполняет другой.
Горка кристаллов на земле росла на глазах. Кристаллы мерцали, словно напоминая о том, что из них, после тщательной очистки, изготовят искроген – вещество, без которого не может обойтись ни одно производство художественных лаков. Если все пойдет, как сейчас, проблем не возникнет. Рано или поздно Крейгар себя погубит, Компания же – при условии устойчивого расширения сбыта в четырнадцати мирах – будет процветать, а вместе с ней и Фрэнк. Потом… его переведут на Землю. Или он откроет свое дело. Или…
Только бы Крейгар не наделал глупостей, прежде чем свернет себе шею. А если бы еще на пару лет затормозить исследования этих чертовых химиков…
– Отойди! – Он резко отпихнул Шепа в сторону и набрал пригоршню кристаллов. Да, подумал он, это вещь. Что верно, то верно. Вполне возможно, стоимость такой пригоршни равна его полугодовому жалованию, ЕГО жалованию, если учесть цену окончательного продукта на Земле…
Громкое всхлипывание вернуло его на землю. Шеп, не отрываясь, смотрел на горстку кристаллов в человеческой руке, и его глаза с черными зрачками затуманились от маслянистых слез.
– Ладно-ладно! Все в порядке, – Фрэнк ссыпал кристаллы обратно. Шеп мгновенно утешился.
Фрэнк пошел прочь. Несколько кристалликов пристали к влажной ладони, и он с наслаждением стряхнул их в жидкую грязь, где они сразу же бесследно исчезли. Он направился в сторону лагеря, но не успел сделать и нескольких шагов, как что-то с силой дернуло его за плечо. Он обернулся. Припав к земле, Шеп на вытянутой руке держал пригоршню кристаллов.
– Нет, нет! – сказал Фрэнк, чувствуя, как в нем закипает злоба. – Мы заберем их вечером. Ты же знаешь! – Он оттолкнул протянутую руку, круто развернулся и зашагал к лагерю.
К его возвращению Крейгар уже успел проснуться. Небритый, взлохмаченный, он сидел на краю койки; в трясущихся с похмелья руках прыгала чашка с кофе.
– Привет… – с трудом ворочая языком, хрипло произнес он, увидев Фрэнка.
Фрэнк не отвечал, прошел в свою каморку и вынул из продуктового контейнера брикет с завтраком.
– Послушай, я вчера, наверное, и в самом деле чуток перебрал… – долетел до него дрожащий голос невидимого Крейгара. Фрэнк снова промолчал. Срывая на ходу обертку, он направился к столу, стоявшему на поляне перед домиками. Заработал блок подогрева – и в ноздри ему ударил аппетитный запах колбасы и яичницы.
Выбравшийся из домика Крейгар плюхнулся за стол напротив Фрэнка; он так и не выпустил из рук чашку с кофе.
– Я плохо вел себя ночью, а? – спросил Крейгар. Слова спотыкались и застревали в его осипшей глотке.
– Нормально, – не глядя на него, ответил Фрэнк, намазывая хлеб маслом.
– Как ты можешь в такую рань есть эту гадость… – Крейгар бросил взгляд на поднос с обильным завтраком и отвернулся. – Они уже в лесу?
– Я только что вернулся с обхода.
– Парень, я ценю, что ты проследил, чтобы они вовремя начали. После вчерашнего вечера… Я был не в форме… – Толстыми, мелко дрожащими пальцами Крейгар теребил кофейную чашку. – Послушай, а как поживает старый Папаша?
Фрэнк поднял на него безразличный взгляд и снова принялся заеду.
– Нет, нет… – с трудом выговорил Крейгар. – Я хочу знать. Мне нравится этот старикан, правда, нравится. Не знаю, что на меня накатило… – сказал он упавшим голосом, умолк и провел нетвердой рукой по заросшей густой щетиной щеке. – Надо побриться… Ну, скажи, как он?
– Нечего говорить.
– Фрэнк, пожалуйста. – Крейгар перегнулся через стол и поймал руку Фрэнка, но тот отодвинулся и продолжал завтракать. – Послушай… ты должен понять. Я знаю, такой молодой красавчик как ты, не хочет водить дружбы со старым и дремучим типом, вроде меня. Все правильно. Я не в обиде. Но старый Папаша и я… все эти годы мы дружили, даже несмотря на его голубую шкуру. А после того, как Хэнк вышел в отставку и вместо него прислали тебя, я его… я просто не…
Он говорил сбивчиво, спотыкаясь, мучительно подбирая слова. Фрэнк аккуратно поддел вилкой ломтик колбасы.
– Однажды старый Папаша спас мне жизнь, – продолжал Крейгар. – Я тебе рассказывал. Мы…
– Сто раз уже слыхал, – оборвал его Фрэнк.
– Ладно, пусть… – Крейгар устремил взгляд в сторону леса. – Ты до сих пор сам себе голова… семьи нет… писать некому… – его голос сорвался. – Фрэнк, ну пожалуйста, скажи, что я натворил? Я помню, что дико на него разозлился из-за какого-то пустяка – другой бы просто не обратил на это внимания, – но не помню, не помню, что я с ним сделал!
– Ладно, я вам напомню, – Фрэнк проглотил последний кусок яичницы и вытер губы вложенной в пакет салфеткой. – Вы привязали его к кольям так, что его брюхо оказалось на солнце.
– Ох… – простонал Крейгар. Он отвел глаза, опустил голову и некоторое время сидел неподвижно. Фрэнк скатал обертку от завтрака в тугой комок. – Я же знал, как он к этому относится, – убито признался Крейгар. – Я знал… – Он резко обернулся к Фрэнку и умоляюще на него посмотрел. – Но ведь я его отвязал, правда? Я ведь только хотел припугнуть…
– Я отвязал его на закате, – сказал Фрэнк.
Взгляд Крейгара потускнел.
– Да-да, – протянул он и, привстав, повернулся к Фрэнку. – Спасибо тебе, парень.
– Не за что.
– Какого черта! – неожиданно вспылил Крейгар. Он пристально посмотрел на свои руки, в которых плясала кофейная чашка; внезапно она выскользнула из его пальцев и упала на землю. Крейгар повернулся и, спотыкаясь, побрел к своей конуре. Звякнуло стекло, и в наступившей тишине послышались шумные
