сделают не маолоты, это сделает планета Эверон. Это будет не продуманный заранее план. Это будет рефлекс, инстинктивный удар, вызванный страхом. У нас остается единственная надежда на то, что мне удастся убедить Эверон, что в нанесении удара нет никакой необходимости. Неужели вы этого не понимаете?
Он посмотрел на Армейджа, пытаясь уловить в его лице хотя бы намек на понимание. Но Армейдж лишь сжал губы и отвернулся, чтобы посмотреть на каменные колонны и молчаливые фигуры на них.
— Джефф, — сказал Уилл. — Ты попытаешься? Джефф повернулся к нему.
— Попытаюсь, правда, не знаю как. Уилл кивнул и спросил:
— Чем я могу помочь тебе?
— Ничем. Я даже не знаю, есть ли во мне то, что они надеются увидеть.
— Есть — уверенно сказала Джарджи. Ее слова поддержали его так, будто сильная рука подхватила под локоть и помогла устоять. — Они не стали бы отдавать тебе Майки, не стали бы собирать всех нас здесь, если бы не верили, что в тебе есть то, что они надеется увидеть. Вопрос не в том, что это есть, а в том, — сумеешь ли ты убедить их увидеть это.
Джефф кивнул, успокаиваясь.
Она была права. Она должна быть права. Если бы в нем самом ничего не было, все не зашло бы так далеко и он не оказался бы здесь. Если бы человечество было полностью лишено того, что хотел увидеть в нем Эверон, все завершилось бы давным-давно. Тогда наступил бы конец, не только для него, но и для Майки. Жизненная цепь Эверона была единым живым существом, но связь между членами цепи была основана на степени полезности, а не на любви.
Конечно, дело заключалось не в любви, а в выживании. Что он сказал всего несколько минут назад? Что-то самое существенное…
И тут… он почувствовал это впервые в жизни… в его сознании возник образ жизненной массы Эверона, с трепетной настороженностью смотрящего на жизненную массу Земли и задающего вопрос: «Мы способны соединиться? Мы способны наладить экологически правильную взаимосвязь? Мы способны стать единым организмом?».
Жизни Эверона необходимо было знать, подчиняется ли жизнь на Земле тем же правилам? Одни и те же правила необходимы были для выживания, и Эверону крайне важно знать, соблюдает ли их Земля или способна ли она будет их соблюдать. До сих пор Эверон видел лишь самоубийственный, безумный вариант непонятных правил, вариант, в соответствии с которым один вид боролся с другими видами своей же экологической цепи и уничтожал их ради собственной выгоды.
Эверон должен был убедиться, что это лишь временная болезнь, а не врожденный порок жизни на Земле. Только такое доказательство могло остановить Эверон, во главе с маолотами, от уничтожения структуры, которой являлась экологическая цепь Земли.
В этом разрушении не будет мстительности. Многие низшие формы могут даже выжить, войти в эверонскую цепь. Но больная часть, человеческая часть, будет уничтожена во всех мирах, в которых она существует.
Но не все люди были больны. Некоторые остались здоровы, поскольку некогда вся раса была здорова.
Когда-то…
Его разум переместился через пыль веков к временам юности человечества, в верхний палеолит, когда люди, уже не человекообразные обезьяны, а настоящие люди, были здоровой и чистой частью экологической цепи на Земле. Он увидел пещерную живопись в Ласко во Франции, чудесные, словно живые, изображения бегущего оленя, лошадей, быков…
Потом его мозг скользнул через тысячелетия — к уничтожению американских бизонов…
Возможное доказательство родилось внезапно. Все еще сжимая руку Джарджи, он быстро шагнул к зубру и обнял его свободной рукой за голову, поднял ее, чтобы посмотреть в печальные тупые глаза.
— Зубр, — произнес он низким сердитым голосом. — Зубр, я тебя знаю. Я знал тебя восемь тысяч лет назад. Я знаю тебя сейчас. Я знаю тебя, зубр…
Печальные глаза смотрели на него. Глубоко внутри он заметил первые робкие признаки пробуждения.
— Зубр, — сказал он. — Выслушай меня, зубр. Что-то внутри захватило все его существо и неудержимо уносило прочь. Образ того, что было, того, что стало потом, общих истоков человека и животного переставал быть расплывчатым. Он принимал отчетливые очертания, и одновременно зубр сбрасывал с себя влияние планетарного разума Эверона, который подавил естественный огонь его духа до полного послушания. Джефф отпустил руку Джарджи, чтобы обеими руками обнять косматую голову зубра и смотреть ему прямо в глаза.
— Зубр, — прошептал он. — Мы с тобой — одно целое. Мы из одних костей и крови, мы — часть одной жизни. Зубр, слушай меня…
Тупость начинала исчезать из взгляда зубра. Горизонтальные зрачки смотрели на Джеффа, темно- коричневые и невинные, но просыпающиеся эмоции окрашивали в красный цвет наружную окружность конъюнктивы. Джефф почувствовал первый признаки пробуждающейся нормальной реакции быка: это была рефлекторная паника, страх, который был яростью, и ярость, которая была страхом, и они готовы были вырваться на поверхность.
— Зубр, — говорил Джефф. — Я люблю тебя, зубр, но это еще не все. Мы с тобой — одно целое, ты и я. Мы всегда были одним целым. Мы никогда не станем чем-нибудь иным, потому что мы оба принадлежим тому, что связывает нас вместе. Ты — форма зубра, я — форма человека, но для сознания Эверона между нами нет разницы. Ты меня слышишь, зубр?
Зубр приходил в себя. Джефф почувствовал руками его пробуждающуюся готовность сражаться или бежать. Примитивный разум на его глазах быстро поднимался из мутных вод почти полной бессознательности к свету, к принятию решения и к действию. Джефф опустил правую руку вниз по шее зубра и почувствовал, как дрожат мощные мышцы. Начали опускаться короткие острые рога. Через мгновенье зубр проснется полностью, и инстинктивный страх бросит его в атаку.
Но в структуре жизни Эверона такая атака не была обязательной. Более могущественные законы господствовали над таким страхом и запрещали такую реакцию. Если внутри него действовал такой закон, маолоту не требовалось физически заставлять листомера остановиться. Листомер сам подождет, и будет ждать спокойно, потому что более важная потребность единого многовидового существа главенствует над потребностью и волей отдельного вида. Таким же образом Джимми мог привести Айвис Сакки в Тронную Долину. Если такая реакция все еще сохранилась в рожденных на Земле формах жизни, знания, полученные Джеффом от Майки и Эверона, позволят ему успокоить зубра, прекратить нарастание в нем инстинктивного страха.
— Зубр, — прошептал он на ухо животному. — Зубр…
Животное слышало его, но не понимало. Поднялись веки, обнажив коричневатые белки. Эллиптические зрачки расширились. Конъюнктива покраснела и распухла. Паника ударами барабана билась в огромной груди зубра. Тело весом около тонны, казалось, раздулось и нависло над Джеффом.
Он прикрыл глаза и направил разум за пределы известной истории своей двуногой расы, и еще дальше назад, когда другие формы жизни на родном глобусе владели миром в такой же мере, как и первобытные люди. Назад… назад в то время, когда они были вместе, бык и человек, и все другие существа, жившие и умиравшие на Земле в период палеолита.
— Мы с тобой одно целое… — повторял он. — Мы с тобой одно целое…
Долгое время его сознание находилось во власти проснувшейся в зубре ярости-паники, как щепка в водовороте, именно так, а не наоборот. Затем, убедив себя, он впервые почувствовал реальную силу надвидовых законов, законов физики жизни, поднимавших из глубин подсознания воспоминания, о существовании которых он даже не подозревал.
— Брат медведь… — услышал он свои слова. — Брат медведь, прости меня. Я убил тебя, чтобы мой народ мог жить. Брат медведь, великий медведь, мудрый медведь, более великий и мудрый, чем я, прости меня за то, что я убил тебя, чтобы выжить. Брат зубр, прости меня. Зубр, великий зубр. Ты сильнее и храбрее меня, но я должен удержать тебя, я должен подчинить тебя себе, чтобы мой народ мог жить. Брат зубр, успокойся… успокойся, брат зубр, чтобы мой народ мог жить…
