– Проверяйте время от времени, не открылась ли его рана. Если она начнет кровоточить, езжайте медленнее, а в случае надобности остановитесь.
Если он не сможет ехать дальше, сделайте волокушу из двух связанных вместе елок, положите его на нее и везите. Вам понятно?
Жиль и Кристофер кивнули.
– Если ему и тогда будет плохо, – продолжал Дэффид, – пусть один из вас останется с ним, а другой скачет в замок за Лизет. Жиль, лучше тебе остаться с Брайеном, а Кристоферу – ехать в замок.
– Дэффид… – снова начал Джим.
– Вы говорите с принцем Мерлионом, сэр Джеймс, – спокойно произнес Дэффид, повернувшись к нему. – Я также намерен остаться здесь.
Это оказалось достаточно веским аргументом, если не для Джима, то по крайней мере для Жиля и Кристофера. Оба двинулись шагом в сторону леса, поддерживая Брайена. Джим с беспокойством посмотрел им вслед.
– Надеюсь, с ним будет все в порядке, – сказал он скорее самому себе, чем Дэффиду.
– Он сильный человек, Джеймс, – тихо проговорил Дэффид. – Все, что способен вынести человек, он вынесет, а может, даже больше. Но если у тебя есть причины остаться, они есть и у меня, хотя и не те же самые. У меня долг перед маленькими людьми. Разделим ответственность, Джеймс?
Джим взглянул на него. Красивое лицо Дэффида было таким ясным и невозмутимым, каким Джим, кажется, еще ни разу его не видел.
– Да. Обязательно нужно удостовериться в уничтожении всех полых людей, прежде чем мы покинем поле боя. И потом… – Джим запнулся.
– И потом?
– И потом… – повторил Джим.
Молчание продлилось несколько секунд.
Джим сам не знал, что хотел сказать.
– Не знаю, – продолжал он, ощущая тревогу, которая уже не была связана со здоровьем Брайена. – Может, тут есть что-то еще.
– Что-то еще? – переспросил Дэффид, пристально глядя на Джима. – Что ты имеешь в виду, Джеймс?
– Не знаю, – повторил Джим. – Пока это только предчувствие.
– Может, тебе будет полегче разобраться, если я скажу, что и у меня есть предчувствие. Как ты знаешь, иногда мои предчувствия заслуживают внимания.
Помнишь, вскоре после нашей первой встречи я почувствовал, будто что-то пронеслось мимо меня, когда вы с Брайеном и остальными решили сначала отвоевать замок Маленконтри, а потом уже попытаться спасти леди Анджелу?
Джим кивнул.
– И еще в прошлом году, помнишь, я говорил всем – тебе, Брайену, Жилю и юному английскому принцу, – что почувствовал холод, когда собирался покинуть жену и уехать во Францию? Все, к чему я прикасался, казалось мне холодным…
Дэффид замолчал, и Джим снова кивнул.
– Все, кроме того меча, который отказался носить принц и взял Жиль, продолжал Дэффид. – И именно с этим клинком Жиль нашел не только смерть, но и великую славу. Вот и теперь у меня предчувствие, но оно связано с тобой, Джеймс. Я чувствую, что мне нельзя покидать ни тебя, ни маленьких людей.
– Не могу же я прогнать тебя. – Джим попытался улыбнуться. – Ведь ты принц Мерлион.
– Это верно. Только мне кажется, ты видишь здесь нечто пока скрытое от нас. Похоже, маленькие люди и приграничные жители общими усилиями одерживают победу.
Мысли Джима наконец вернулись к происходящему. Он посмотрел на поле боя.
Пыль немного улеглась, и он увидел, что из всех полых людей в живых остались главным образом те, кто имел тяжелое вооружение. Они были прижаты к скалам приграничными жителями и маленькими людьми и никак не могли уцелеть в этой битве. Вместо остальных на поле лежали груды пустых доспехов и одежды.
– Только бы они не прикинулись мертвыми, – забеспокоился Джим.
– Я думаю, Снорл и птицы позаботятся об этом, – сказал Дэффид.
Джим огляделся по сторонам:
– Но Снорл ушел.
– Недалеко. Взгляни-ка туда.
Джим посмотрел в ту сторону, куда указывал лучник. Сквозь оседающую пыль можно было различить фигуру Снорла на дальнем конце поляны; волк обнюхивал доспехи, валявшиеся на поле боя. Птицы продолжали кружить в воздухе, мелкие опускались к самой земле, среди них были совсем маленькие, не больше ласточки или стрижа.
Развязка приближалась. Оставшиеся в живых воины сражались с холодной решимостью. Уцелевшие полые люди защищали свою жизнь. Маленькие люди и приграничные жители, вероятно, ощущали груз вековой ненависти. Как ни странно, никто больше не кричал; слышался лишь звон и лязг металла.
Ряды прижатых к скалам полых людей постепенно редели, потом от них остались лишь разрозненные
