солнцестояния, страшась, что холод никогда не закончится и весна не вернется, люди приносили Голгофу жертвы, надеясь умилостивить его. Кровавые жертвы, потому что люди ничему не учатся.
— Животных?
— Нет, парень, людей. Это делалось в расчете на то, что, упившись кровью жертв, удовлетворенный Голгоф погрузится в глубокий сон и весна сможет вернуться. Кости этих жертв и поныне тут. Копни, где хочешь, на милю вокруг, и очень быстро наткнешься на кости.
Этот курган, — продолжал Ведьмак, — добавляет мне тревог, когда я думаю о Моргане. Моргану-то здесь как медом намазано, он всегда очень интересовался Голгофом — слишком сильно, на мой взгляд, — и, скорее всего, интересуется до сих пор. Видишь ли, некоторые полагают, что Голгоф может стать ключом к достижению магического могущества, и если маг типа Моргана получит доступ к мощи Голгофа, тогда власть тьмы накроет все Графство.
— Вы думаете, Голгоф еще здесь, где-то в холмах…
— Ага. Говорят, он спит глубоко под землей. Вот почему увлечение Моргана Голгофом так опасно. Уж поверь, парень: древние боги становятся сильнее, если им поклоняются глупцы. Когда поклонение пошло на убыль, мощь Голгофа уменьшилась и он впал в глубокий сон. И нам вовсе ни к чему, чтобы он пробудился.
— А почему люди перестали поклоняться ему? Ведь вроде же они боялись, что зима будет длиться без конца.
— Верно, парень, боялись, однако обстоятельства берут свое. Может, на холмы перебралось более сильное племя с другим богом. Или, может, случился неурожай, и люди оказались вынуждены отправиться на поиски более плодородных земель. Истинная причина затерялась в глубине времен, мы знаем только, что сейчас Голгоф спит. И я хочу, чтобы так и оставалось. Поэтому мой тебе совет, парень, — держись подальше от этого места. И надо как-то сделать так, чтобы Морган тут больше не околачивался. А теперь пошли, день нынче короток, и лучше нам поторопиться.
С этими словами Ведьмак продолжил путь. Спустя час мы покинули скалистые вересковые холмы, двинулись дальше на север и незадолго до сумерек пришли на Каменный хутор. Уильям ждал нас на краю тропы и повел вверх по склону холма. Ведьмак, однако, настоял на том, чтобы сначала осмотреть место, где нашли тело, а уж потом идти в дом.
От ворот фермы тропа тянулась прямо к холму, мрачному и угрожающему на фоне серого неба. Ветер стих, облака ползли еле-еле и, казалось, были набухшими от снега.
Шагов через двести мы вышли к расселине, гораздо меньшей по сравнению с той, где находился дом Ведьмака, но такой же мрачной и непривлекательной — просто узкое ущелье, полное грязи, камней и расколотое надвое мелким, быстрым ручьем.
Вроде бы ничего тут страшного не было, но и я, и Уильям почувствовали тревогу. Парень то и дело оглядывался, словно боялся, что кто-то прыгнет на него сзади. Это выглядело забавно, но я даже не улыбнулся, поскольку и сам был напуган.
— Это то самое место? — спросил Ведьмак, когда Уильям остановился.
Парень кивнул и указал на участок земли с примятыми пучками травы.
— А вот этот валун мы сняли с его головы. — Он махнул рукой в сторону большого сероватого обломка скалы. — Только вдвоем сумели!
Я со страхом уставился на камень. Ничего себе! И такое может свалиться с неба? Видимо, пращники действительно очень опасны.
И тут вдруг сверху посыпались камни. Сначала совсем маленький камушек ударился о траву с тихим, едва слышным сквозь журчание ручья стуком. Я поднял взгляд — и едва успел заметить гораздо больший камень! Еще немного — и он угодил бы мне в голову. Вскоре вокруг уже падали камни самых разных размеров; некоторые достаточно большие, чтобы причинить серьезный вред.
К моему удивлению, Ведьмак ткнул посохом в сторону хутора и зашагал обратно по расселине. Мы шли быстро, я изо всех сил старался не отставать — мешок с каждым шагом становился все тяжелее, ноги скользили по грязи. Тяжело дыша, мы остановились лишь во дворе фермы.
Камни падать перестали, но один из них сделал свое черное дело — лоб Ведьмака пересекал порез, из которого текла струйка крови. Царапина была несерьезная, и все же вид раненого Ведьмака вызвал у меня тревожное чувство.
Этот пращник убил человека, а мой учитель намерен с ним разобраться, хотя сам далеко не в лучшей форме. Значит, завтра поутру ему понадобится помощь ученика. Ох, это будет ужасный день!
Генри Ладдок очень обрадовался, когда мы наконец появились на хуторе. Вскоре мы уже сидели на кухне около ярко горящего огня. Ладдок был крупным, краснолицым, общительным мужчиной, и чувствовалось, что бесчинства домового и страх не сломили его. Он, конечно, расстраивался из-за пастуха, но с нами был добр, внимателен и, как радушный хозяин, предложил отужинать.
— Спасибо, Генри, — вежливо ответил Ведьмак. — Очень великодушно с твоей стороны, но мы никогда не работаем на сытый желудок. Это означало бы напрашиваться на неприятности. Вы не смотрите на нас и ешьте сколько пожелаете.
К моему огорчению, семья Ладдока так и поступила. Они уселись у стола и с аппетитом набросились на пирог с телятиной, а нам Ведьмак позволил лишь по жалкому кусочку желтого сыра и стакану воды.
Я сидел, грыз свой сыр и думал об Алисе, о том, где ей приходится жить. Если бы не этот домовой, Ведьмак занялся бы Морганом, и, возможно, в том доме стало бы легче дышать. Однако сейчас нам предстоит иметь дело с этим пращником, и кто знает, когда Ведьмак освободится…
У Ладдоков не было лишних спален, и мы провели ночь не слишком комфортно — на кухонном полу, завернувшись в одеяло, поближе к тлеющим в очаге углям. Холодно и жестко. Встали мы задолго до рассвета и отправились в ближайшую деревню под названием Бельмонт. Идти было легко, все время под горку, но я ни на миг не забывал, что вскоре придется подниматься обратно и тогда будет гораздо труднее.
Бельмонт оказался крошечной деревушкой — всего лишь дюжина домов на перекрестке дорог и кузница, куда мы и направились. Кузнец особой радости при виде нас не выразил — скорее всего, из-за того, что своим стуком в дверь мы подняли его с постели. Как и большинство кузнецов, он оказался крупным, мускулистым человеком — из тех, с кем шутки плохи, — однако поглядывал на Ведьмака настороженно и, казалось, чувствовал себя неловко.
— Мне нужен новый топор, — сказал Ведьмак.
Кузнец кивнул на стену позади кузнечного горна, у которой стояли несколько лопастей, пока лишь грубо сформированных, но готовых к завершающей обработке.
Без долгих раздумий Ведьмак выбрал самую большую из них, причем обоюдоострую. Кузнец оглядел моего учителя сверху донизу, как бы оценивая, хватит ли у того сил воспользоваться таким топором.
Однако без дальнейших разговоров приступил к делу. Я стоял около кузнечного горна, глядя, как кузнец раскалил лезвие, а потом колотил по нему на наковальне, придавая нужную форму и часто охлаждая в кадке с водой, откуда с шипением поднималось облако пара.
Насадив готовый топор на длинную деревянную рукоятку, он заострил его на точильном камне, так что во все стороны полетели искры. На все про все ушло около часа; наконец кузнец остался доволен своей работой и вручил топор моему хозяину.
— И еще мне нужен большой щит, — заявил Ведьмак. — Достаточно большой, чтобы прикрыть нас обоих, но в то же время легкий, чтобы вот этот парень мог поднять его над головой на высоту вытянутой руки.
Кузнец, похоже, удивился, но принес из своих запасов большой круглый щит, деревянный, с металлическим ободом. Еще в центре него была железная выпуклость с острием, и кузнец начал с того, что удалил ее и заменил куском дерева, чтобы сделать щит легче. Потом он покрыл его снаружи белым оловом.
Но такой щит я смог удержать над головой, только вцепившись в края обеими руками. Ведьмак сказал, что так не годится, потому что могут пострадать пальцы и я уроню щит. Тогда обычный кожаный ремень заменили на две деревянные рукоятки с внутренней стороны щита, у самого обода.
— Ну, давай посмотрим теперь, на что ты способен, — сказал Ведьмак.
