Грималкин, ведьма-убийца, догоняла меня.
Глава 24
Отчаяние
Ведьма гналась за мной сквозь темный лес, приближаясь с каждым мгновением.
Я мчался со всех ног, отчаянно петляя. Ветви хлестали по лицу, дважды я метнулся в сторону, почувствовав на лбу холодные мертвые пальцы. Пальцы призраков. Пальцы висельников.
Они были фантомами, нематериальными образами, однако страх всегда придавал им силы и плотности. Я же испытывал не просто страх, а ужас — ужас перед смертью, которая наступала мне на пятки. И мой ужас подпитывал тьму.
Я устал и поминутно терял силы, но упорно прорывался к вершине холма Палача. Там будет хоть какая-то надежда: под гору бежать легче. За оградой у границы леса начиналось северное пастбище фермы. Стоит перебраться через забор, и до задней двери дома не больше полумили. Потом вверх по лестнице. Повернуть ключ в замке маминой комнаты. Войти. Запереться. Сумев проделать все это, я буду в безопасности! Но успею ли?
Грималкин может стащить меня с ограды. Или перехватить на лугу. Или во дворе. Или когда я на мгновение замешкаюсь, открывая дверь. Я представил, как дрожащими пальцами вставляю ключ в замок и тут слышу за спиной топот.
Но успею я хотя бы до забора добраться? Грималкин все ближе, ближе. Я слышу ее шаги.
«Повернись и сражайся, — прозвучал внутри голос. — Лучше так, чем внезапное нападение сзади».
Но на что я могу рассчитывать в схватке с опытной убийцей, которая обладает не только силой и скоростью ведьмы, но и талантом в своем ремесле?
В правой руке я сжимал посох Ведьмака, на запястье левой была намотана серебряная цепь. Я бежал; зловещий свет кровавой луны прорывался сквозь листья над головой. Я почти добрался до опушки леса Палача, но преследовательница была уже совсем рядом. Я слышал громкий топот и свистящее дыхание.
Когда я промчался мимо последнего дерева и прямо перед собой увидел ограду, ведьма бросилась на меня справа с кинжалами в руках. Длинные лезвия отсвечивали красным. Я метнулся влево и попытался набросить цепь, но бесчисленные тренировки не спасли. Я устал, был в ужасе и отчаянии; цепь упала на траву, не причинив ведьме вреда. И тогда от безысходности я в конце концов повернулся к ней лицом.
Я понимал: все кончено. У меня остался лишь посох Ведьмака, но вряд ли хватило бы сил даже вскинуть его. Сердце грохало в груди, дыхание вырывалось хрипом, мир вокруг медленно вращался.
Теперь впервые я смог как следует разглядеть Грималкин. На ней была короткая, перехваченная в талии черная блузка и юбка-штаны — видимо, чтобы удобнее бегать. Тело крест-накрест перетягивали узкие кожаные ремни с ножнами, из которых торчало всевозможное оружие: кинжалы разной длины, заостренные крюки, что-то вроде ножниц для стрижки овец…
Внезапно вспомнился вырезанный на стволе дуба знак, который Ведьмак показывал у границ Пендла. Нет, это не были ножницы для стрижки животных; это были большие, очень острые ножницы, способные кромсать людей. На шее ведьмы висело костяное ожерелье. В некоторых «бусинах» я узнал человеческие костяшки рук и ног. На мочках ушей болтались кости больших пальцев: так сказать, боевые трофеи.
Грималкин казалась сильной и в то же время странным образом красивой; и пока я глядел на нее, у меня заныла челюсть. Губы были подкрашены черным, и, когда ведьма приоткрыла рот в пародии на улыбку, я увидел, что зубы заточены до игольной остроты. И тут в памяти всплыли слова Тибба…
Я смотрел в зев смерти.
— Ты меня разочаровал, — произнесла Грималкин, прислонившись к стволу дерева и опустив кинжалы, так что лезвия скрестились на уровне коленей. — Я столько слышала о тебе и, хотя знала, что ты совсем юный, все же рассчитывала на большее. А ты, оказывается, просто дитя; к чему тут, спрашивается, мои навыки? Жаль, что нельзя подождать, пока ты подрастешь.
— В таком случае позвольте мне уйти. Ну пожалуйста! — взмолился я, уловив в ее словах проблеск надежды. — Мне говорили, вам неинтересно убивать влегкую. Так почему бы и впрямь не подождать? Я стану старше, и мы встретимся снова. Тогда я смогу дать вам бой. А пока отпустите меня!
— Я делаю то, что д
Ведьма расслабила правую кисть, и нож вонзился в землю у ее ног. Затем она широким жестом отвела руку назад, словно собираясь обнять меня.
— Иди сюда, дитя. Положи голову мне на грудь и закрой глаза. Я все сделаю быстро. Секундная боль в шее — почти как материнский поцелуй, — и борьба за жизнь закончится. Доверься мне. Наконец-то ты обретешь покой…
Я кивнул и, понурившись, поплелся к ней. Сердце бешено колотилось. На втором шаге по щекам внезапно полились слезы, и я услышал тяжкий вздох Грималкин. Я мгновенно перекинул посох Ведьмака из правой руки в левую и со всеми скоростью и силой, на какие был способен, выбросил его вперед. Клинок вошел в плечо ведьмы, пригвоздив ее к стволу.
Она не издала ни звука. Боль, наверное, была страшная, но Грималкин лишь плотнее сжала губы. Я отпустил посох — он, вонзенный в дерево, все еще подрагивал. Лезвие проникло глубоко, посох был рябиновый: освободиться ведьме будет ой как нелегко. У меня появился шанс спрятаться в маминой комнате.
Я сделал всего два шага, прежде чем что-то заставило меня обернуться. Потянувшись правой рукой, ведьма перехватила кинжал из левой и с невероятной силой метнула мне в голову.
Во вращающемся лезвии отражался красный свет луны. Это точно конец. Можно, конечно, нырнуть под клинок или отскочить, но против такой скорости мне никак не успеть.
Дальше я действовал бессознательно. Какая-то часть меня приняла решение, и все мое существо сосредоточилось на летящем кинжале. Время будто замедлилось.
Я выбросил руку и поймал оружие в воздухе. Пальцы сомкнулись на деревянной рукоятке. Я просто кинул нож на траву, перелез через ограду и побежал к ферме.
Во дворе было тихо и спокойно. Заботу о животных взял на себя сосед, мистер Уилкинсон, поэтому мое появление никого не потревожило. И тем не менее внезапно мне стало ужасно не по себе. Мелькнула мысль, от которой меня прошиб озноб.
Что, если дьявол уже здесь? Что, если он поджидает меня внутри, в темноте, где-нибудь внизу, а потом вслед за мной поднимется по лестнице и нанесет удар, когда я стану отпирать дверь маминой комнаты?
Отбросив сомнения, я побежал мимо сожженного амбара и дальше, к дому. Я взглянул на стену, обычно заросшую красными розами. Мамиными розами. Однако цветы умерли — почернели и поникли. И мама меня не ждала у окна. И папы не было. Родной дом походил на место из ночного кошмара.
У задней двери я на мгновение замер, прислушиваясь. Тишина. Я вошел и помчался по ступеням, перепрыгивая через две зараз, и остановился лишь перед дверью маминой комнаты; затем снял с шеи ключи и дрожащими пальцами вставил самый большой в замок. Я скользнул внутрь, запер дверь и прислонился к ней, тяжело дыша. Оглядел пустое помещение. Воздух здесь оказался гораздо теплее, чем снаружи: по ощущению, обычная летняя ночь. Я был в безопасности. Или нет?
Сможет ли убежище защитить меня от самого дьявола? Едва мелькнула мысль, как припомнились мамины слова:
«Если ты смел, а душа твоя чиста и исполнена доброты, эта комната — крепость, защищенная от тьмы…»
Вряд ли в сложившихся обстоятельствах я мог бы проявить больше смелости. Я боялся, да, но кто на моем месте не испугался бы? Нет, меня беспокоила та часть, где говорилось о духовной чистоте. Я
