– Предварительно промучавшись бесконечно долгие месяцы, – закончил его мысль Сибок. – А ты можешь ответить, что перетянет на весах вечности, – один миг страдания или год бесцельного прозябания?
– Нет, не могу, – уверенно сказал доктор.
– Так не мучай себя воспоминаниями, отринь свою вину, и боль оставит тебя.
– Ты в этом уверен? – нерешительно поднял голову Маккой.
Сибок ответил ему кивком и глазами.
Спок со все возрастающей тревогой наблюдал за трагическими сценами из истории семьи Маккоев. Мало того, что он помимо своей воли стал свидетелем чужой, сугубо личной жизни, он к тому же стал свидетелем и того, что телепатические возможности Сибока возросли до пугающих пределов. Всякое насилие над чужим разумом уже само по себе издавна считалось преступлением, а проделывать его, да еще в самых что ни на есть зримых образах, на глазах посторонних наблюдателей, было недопустимо чудовищным актом. Трагедию Маккоев Спок переживал как свою личную и вместо избавления почувствовал такой острый приступ боли, что с отвращением наблюдал за Сибоком.
Сибок заметил это и назидательно изрек:
– Все мы склонны считать свою собственную боль за отголосок чужой, свои собственные переживания – за сопереживания.
– Ты так считаешь? – попытался избежать спора Спок. – Но я не скрываю никакой боли.
Сибок усмехнулся снисходительной усмешкой. Взгляды братьев скрестились, и старший сказал младшему:
– Я о тебе знаю намного больше того, что ты сам знаешь.
– Даже так? – принял вызов младший брат.
– Даже так, – уверенно сказал старший.
– Тогда показывай.
– Спок, не ввязывайся, – вмешался Кирк. – Не стоит он того.
– Все нормально, капитан, – успокоил его Спок.
Он знает, на что идет. И, бросая вызов Сибоку, вовсе не думал сопротивляться его вторжению в свой разум. Он понимал, что все его средства защиты будут разрушены с печальным для него результатом. А получше узнать возможности Сибока, узнать что-то новое о самом себе – ради этого можно пойти на временную потерю своего «я».
Наступила темнота, и раздался пронзительно-громкий крик женщины. Долгим, многократным эхом отразился он в гулких невидимых сводах какого-то замкнутого пространства и затих. Темнота, как бы утончаясь, теряла свою непроглядную насыщенность, из нее один за другим проявлялись образы: высокие, аккуратно обработанные стены пещеры, яркие факелы, отбрасывающие полосы света и тени на мучающуюся в родах женщину. Ее крика больше не слышно – грохот церемониальных барабанов наполнил пещеру нескончаемым гулом…
Спок с недоумением всматривался в представленную ему картину и, наконец, вспомнил: как церемония женитьбы, как ритуал погребения, так и ритуал рождения оставался неизменным на протяжении многих тысячелетий – ни один вулканец не избежал этого ритуала. Даже доводы самого Сурака оказались бессильными перед мощью древних обычаев.
Для Кирка открывшаяся картина показалась такой необычной, ни на что не похожей, что он не мог удержаться от вопроса:
– Что это за сцена из доисторических времен?
– Я предполагаю, – ответил Спок, – что мы присутствуем при моем появлении на свет. Перед ними появился Сибок и подтвердил:
– Ты прав, и если ты действительно ничего не боишься, иди за мной – я покажу тебе твое прошлое.
Спок молча поднялся и молча пошел за ним.
Они прошли в дальний угол пещеры, и Спок узнал в юной женщине, лежавшей в родовых муках на соломенной подстилке, свою мать Аманду. Под церемониальными одеждами выпукло обозначался большой живот, перекошенное болью лицо покрылось испариной. В жрице Спок узнал царственную Т'Лар, которая впоследствии слилась с его телом и духом.
«Как это может быть, – подумал Спок, – что та, которая дала мне вторую жизнь, присутствовала при моем появлении в первый раз?»
Рядом с Т'Лар стоял Сарек, отец Спока, сдержанно наблюдавший за происходящим. Сдержанность объяснялась присутствием Т'Лар, но больше поведения отца Спока поразила молодость его родителей. Волосы у Сарека были черными, как смоль, а у Аманды – золотисто-каштановыми, без малейшего намека на седину.
Снова раздался громкий крик Аманды, церемониальные барабаны ускорили дробь, насколько это было возможно, и резко замолчали, как только ребенок появился на свет. Наступила торжественная тишина – тишина ожидания самого жизнеутвердающего звука. И он раздался, этот звук, – короткий, но звучный детский крик.
Т'Лар, принимавшая ребенка, осторожно передала его отцу. Сарек с блаженной улыбкой всмотрелся в него и сказал:
– Как похож на землянина!
Споку показалось, что нотка разочарования промелькнула в голосе его отца, но взгляд его оставался таким же блаженным, когда он передал ребенка матери.
Аманда прижала сына к своей груди, провела тонким пальцем по его крошечным остреньким ушкам и произнесла:
– Это дитя не будет принадлежать ни Земле, ни Вулкану, но всегда будет нашим сыном.
Кирк с большим интересом наблюдал за сценой, доступной далеко не всякому мужчине, но мельком взглянув на Спока, он озабоченно тронул его за плечо:
– Спок?
Его Первый офицер впервые не отреагировал на голос своего капитана, оставаясь безмолвным и бесчувственным. Капитан с яростью посмотрел на Сибока:
– Что ты сделал с моим другом?
– Ничего, – пожал плечами Сибок, – твои друзья остались твоими друзьями. Разве ты этого не видишь?
Вопрос застал Джима врасплох, и все-таки он ответил:
– Нет, не вижу!
– Тогда узнай кое-что о себе самом, – Сибок придвинулся ближе.
Отвернувшись в сторону, чтобы не встречаться взглядом с Сибоком, Кирк ответил:
– Обойдусь без твоих услуг!
Очнувшийся от его выкрика Маккой успокаивающе положил ему на плечо свою руку. В его глазах светилось что-то неопределенное, какая-то помесь фанатизма и рассеянности, ожидания подсказки. На видеозаписи заложников такие глаза были у Кейтлин Дар.
«Еще один зомби», – подумал Кирк и с горечью осознал, что оказался на грани потери двух самых близких друзей по прихоти какого-то безумца.
Он отбросил руку Маккоя со своего плеча и обернулся к Сибоку:
– Что я должен тебе открыть? – почти кричал он. – То, что я сделал не правильный выбор в своей жизни? Что я сворачивал налево, когда должен был идти направо? Так я и без тебя знаю все свои слабости…
И с каждой высказанной им мыслью окружающие его образы меркли, погружаясь в водоворот теней, уходили на задний план, а на переднем… сияющий красавец «Энтерпрайз», подобно молнии, разрезал своим раскаленным корпусом сумрачную твердь небосклона, устремляясь к Источнику Всего Сущего. Он напоминал падающую звезду, спешащую навстречу своей смерти. Или не звезду, а…
«Дэвид – сын мой, кровь и плоть моя, ты умер до того, как я по-настоящему узнал тебя. Ты – невосполнимая потеря для твоей матери Кэрол. Мне не нужен никакой шарлатан, вроде Сибока, чтобы…»
