партийные бонзы, с которыми я до сих пор встречался. Однако в самом Данциге из-за самовосхваления и диктаторских замашек Форстер не только вызвал неприязнь населения, но также навлек на себя гнев значительной части членов партии. Он делал вид, что поездка в Лондон - не более чем воскресное развлекательное путешествие, ни словом не намекнув мне о миссии, которую Гитлер, без сомнения, возложил на него.
Поскольку я не сомневался, что он пожаловал с определенной целью, я постарался разъяснить ему свою точку зрения и сделать своим союзником. Лейтмотивом наших бесед стал тот факт, что британское правительство действительно сочувствует справедливым германским требованиям и искренне желает заключения долгосрочного соглашения с Германией, но что оно никоим образом не согласится с нападением Германии на небольшие государства или с нарушением мира. Любые акты насилия будут встречены объявлением войны. Столь определенная точка зрения получила одобрение огромного большинства британской общественности - вбивал я в голову Форстера. Я подчеркивал, что было абсолютно ошибочным рассчитывать на приписываемые Англии вырождение и слабость, хотя влиятельные круги в Германии явно придерживались такого мнения.
Эти заявления произвели на Форстера некоторое впечатление, тем более что они получили подтверждение в его беседах с британской стороной. Хотя я не обсуждал визит Форстера с Форин Офис, руководящие круги Англии узнали о влиятельности этого человека как одного из ближайших доверенных лиц Гитлера. И потому поездки, организованные для Форстера, были рассчитаны на то, чтобы продемонстрировать ему британское могущество. Форстеру предоставили возможность посетить эскадру британского флота. Он был приглашен на встречу с сэром Александром Кадоганом, в ходе которой Форстер в беспечной шутливой манере изложил следующие вопросы: какой интерес преследует Британия в Чехословакии? Будь Кадоган немцем, как оценил бы он текущие политические события?
В общем у заместителя министра осталось благоприятное впечатление от интеллигентности и откровенности своего гостя. Как видно из протоколов, опубликованных позднее, в свой заключительный визит Форстер признался мне, что демонстрация мощи и решимости Англии, которой он был свидетелем в ходе визита, произвели на него глубокое впечатление. Он уверен, что Германия будет вынуждена пойти на соглашение с Англией и перестанет выдавать желаемое за действительное, размышляя о слабости британской империи. Он пообещал в том же духе доложить о своей поездке фюреру.
Спустя несколько недель я получил от него письмо с полным отказом от идей, сформулированных им в Лондоне. Он писал, что у него состоялась долгая беседа с фюрером, в ходе которой Гитлер убедил его, что все его выводы о мощи и решимости Великобритании были ошибочны, и что он пришел к выводу, что фюрер был прав. После чего следовало смиренное признание ошибок классический пример почти мистического влияния, оказываемого Гитлером на своих приближенных. Для них он был непогрешим, и противоречить ему смертный грех.
Третий визитер из самых верхних партийных кругов в посольстве не появился. Конрад Хенлейн, недавно избранный руководитель судетских немцев, как чешский гражданин воздержался от посещения германского посольства, но я был проинформирован о его беседах со своим земляком, князем Гогенлоэ (не родственником княгини, упоминавшейся ранее). Хенлейн имел долгие беседы с лордом (впоследствии сэром) Робертом Ванситартом, Черчиллем и сэром Арчибальдом Синклером. Как можно было понять из замечаний, сделанных ими, на англичан позиция Хенлейна и его умеренность во взглядах произвела самое благоприятное впечатление. Он считал автономию судетских немцев в рамках чешского государства все еще возможной и настаивал на незамедлительных действиях, поскольку это была бы последняя возможность для этой, наиболее мягкой, формы решения проблемы. Ибо другим решением станет Anschluss, а третьим - война. Он заверял меня под свое честное слово, что никогда не получал ни указаний, ни инструкций из Берлина. Он также последовал совету своих английских партнеров по переговорам и посетил чехословацкого посла Яна Масарика. Позднее Масарик заявил Черчиллю, что считает предложение Хенлейна об автономии практически выполнимым.
Однако несмотря на неослабевающее давление со стороны Форин Офис, чехословацкое правительство не могло решиться предоставить срочную и безоговорочную автономию судетским немцам, хотя такое решение все еще устроило бы их.
На протяжении первых месяцев, последовавших после моего назначения, я постепенно знакомился с ведущими государственными деятелями Великобритании. Во время банкета, посвященного празднованию дня рождения короля, на который премьер-министр пригласил членов Кабинета, глав дипломатических миссий и наиболее известных адмиралов и генералов, Чемберлен обратился ко мне и пригласил сесть с ним на единственную софу, стоявшую в зале. У нас состоялась получасовая беседа, касавшаяся англо- германских отношений и международных дел. Хотя эта беседа и не принесла особых результатов, прямота, честность открытость и государственное мышление премьер-министра произвели на меня столь же глубокое впечатление, как и его понимание германских проблем. С другой стороны, мне представлялось сомнительным, впишется ли его несколько старомодная манера в изгибы и повороты современных дипломатических методов, применяемых в настоящее время тоталитарными государствами.
В ходе светских мероприятий и визитов я в дальнейшем познакомился с лордом Рансимэном, лордом Темп-лвудом (впоследствии сэром Сэмюэлем Хором), лордом Саймоном, мистером Даффом Купером и ближайшим советником премьер-министра сэром Горацием Вильсоном.
После одной из вечеринок, на которой я присутствовал в качестве гостя, у меня состоялась продолжительная беседа с Черчиллем, который подчеркнул, что не является противником Германии, как о нем говорили, и что он чувствовал себя очень счастливым, живя на юге Германии и изучая военные кампании своего предка Мальборо. Черчилль очень высоко ценил и уважал доблесть немецкого солдата. 'Жизнь трех немецких солдат стоила союзникам пяти собственных' - таковы были сказанные им слова. На него также произвел большое впечатление тот факт, что после поражения Германии так много германских офицеров вступили в добровольческие соединения, чтобы сражаться с большевизмом.
В многочисленных беседах с ведущими членами Палаты общин и публицистами, которые посещали меня в посольстве или с которыми я встречался в клубах, я получал возможность подробно обсудить состояние англогерманских отношений и ознакомиться с внутриполитическим развитием Великобритании. Прожив за границей около десяти лет, в странах, где иностранцы жили более или менее изолированно, а языковые трудности воздвигали дополнительные барьеры, я до конца использовал возможности свободного общения с представителями всех ведущих политических кругов Великобритании.
Полученную таким образом информацию я кратко суммировал в отчете от 10 июля. Я изложил в нем мнение, что, вероятно, никогда ранее дискуссии об англогерманских отношениях не были провентилированы столь полно и всесторонне и за столь короткое время, как за три последних месяца. Британское общественное мнение было решительно настроено противодействовать любым попыткам, направленным на усиление мощи Германии на континенте, если предварительно не будет налажено взаимопонимание между двумя странами, даже если такая политика будет означать войну. Проблема англо-германских отношений все более перемещалась в область британской внутренней политики. Соглашения с авторитарными государствами, не входившими в Лигу Наций, становились вполне реальными.
Для лейбористской партии и либералов Германия с ее авторитарным правительством была, по вполне понятным политическим причинам, объектом для атаки. Оппозиция Чемберлену внутри его собственной партии - Черчилль и группа Идена - видела прекрасную возможность добиться падения Чемберлена и оседлать власть, обвиняя Кабинет в нерадивости, проявленной при создании системы эффективной обороны против возможного нападения - со стороны Германии, разумеется. Необходимо было достичь ясности в англо-германских отношениях, чтобы избежать риска широкомасштабной и опасной войны. В продолжение этих рассуждений я ставил вопрос так: уменьшило ли развитие событий за последние три месяца или ликвидировало ли вообще готовность Кабинета Чемберлена договориться с Германией? А следом вставал и другой вопрос: достаточно ли сильны позиции Кабинета Чемберлена внутри страны, чтобы прийти к соглашению с Германией?
Я ответил положительно на первый вопрос, относительно желания Кабинета предпринимать дальнейшие попытки, направленные на достижение соглашения с Германией. Пока что такая готовность была увязана с реальным урегулированием чешской проблемы. Более того, похоже, существовала тенденция вынудить Германию проявить инициативу по возобновлению переговоров. Я также
