хотя не выглядел таким же респектабельным, как здешняя американская братия, но заработал тем не менее некоторую славу как ученый, придумавший год тому назад при осаде Акры в Святой земле заряженную электричеством цепь, которая поразила атакующих солдат. Тот факт, что мое изобретение помогло британцам, похоже, никого не волновал, поскольку в первую очередь предполагалось, что у меня не было реальных причин хранить кому-либо верность или блюсти чьи-либо интересы. Слухи о том, что я убил шлюху (абсолютно ложны) и сжег колдуна (верны, хотя он получил по заслугам), попросту добавили привлекательности моей особе. Помимо прочего, благодаря винтовке и томагавку за мной закрепилась слава потенциально опасного человека, но подобная угроза как раз способна лучше всего подогреть интерес дам и воспламенить их щечки.
Я самодовольно выслушал бесконечные речи (мое имя действительно упоминалось дважды) и основательно подзаправился на торжественном обеде, памятуя о том, что обычно мне не по карману баловаться столь изысканными яствами. Изображая скромника, я сдержанно поделился историей моих приключений, которые снискали мне дьявольскую репутацию или по меньшей мере репутацию чертовски живучего человека. Многие выдающиеся американцы были франкмасонами, и их заинтересовали древние тайны и поиски рыцарей-тамплиеров.
— Вероятно, нам, современным ученым, — с важным видом знатока заявил я, — недоступны пока многие загадки древнейших богов и достижения древней науки. Да, господа, есть еще много секретов, достойных открытия. Древние знания пока спрятаны под покровом тайны.
В ходе пиршества мы охотно присоединились к тосту в память павших борцов за свободу, после чего и завершилась официальная церемония. Вполне удовлетворив собственное тщеславие, я с нетерпением предвкушал вечер карточной игры, танцев и амурных побед.
Грянула музыка, и я отправился прогуляться по парку, с удивлением глазея, как все американцы, на роскошь французской архитектуры. На территории Морфонтена расположилось множество причудливых строений, которые на моей родине сочли бы сараями, но Жозеф не поскупился — ведь теперь их семейство получило доступ к французской казне — и отделал их с особой изысканностью.
— Великолепно, хотя мало чем отличается от нового жилища нашего президента, — промурлыкал кто-то рядом со мной.
Я обернулся. Высказывание сделал Дейви, заметно повеселевший после принятия изрядного количества шампанского. Его красивое лицо, обрамленное густой шевелюрой и длинными, расширяющимися книзу бакенбардами, завершалось волевым раздвоенным подбородком. Давно разменяв пятый десяток, он был старше меня как минимум лет на десять.
— Неужели? — отозвался я. — Если на болотистых землях между Виргинией и Мэрилендом построили нечто подобное, то мой народ уже достиг небывалых успехов.
— Сам президентский особняк, в общем-то, построили по образцу одного правительственного здания в Ирландии — насколько я понимаю, там его использовали как масонский храм, — и он выглядит действительно великолепно в нашем молодом государстве.
— То есть президент обитает в масонской ложе? А откуда возникла экстравагантная идея строительства новой столицы в дикой глуши?
— В том-то и прелесть — построив Вашингтон в такой глуши, мы сможем лучше проводить мирную политику. Правительство переедет в новое местечко, где поначалу будет больше пней, чем величественных изваяний, но ожидается, что наш столичный Вашингтон в Колумбии очень быстро разрастется. Со времен Лексингтона и Конкорда наше население удвоилось, а победы над индейцами открыли нам доступ в земли Огайо.
— Французы говорят, что туземцы размножаются, как кролики, а мы, американцы, похоже, берем с них пример.
— Неужели вы стали закоренелым экспатриантом, господин Гейдж?
— Скорее закоренелым почитателем цивилизации, способной создавать подобные усадьбы, господин Дейви. Мне далеко не всегда нравятся действия французов, я даже сражался с ними в Акре — но я люблю их столицу, их кулинарию и вина, люблю француженок и в данном случае, говоря объективно, их особняки.
Я взял с ближайшего стола оригинальное новшество, плиточку шоколада, выгодно отличающуюся от его жидкого варианта в чашке. Один изобретательный итальянец сделал этот деликатес твердым, а французы ввели его в моду. Зная, как переменчива бывает фортуна, я припрятал в карман горсть шоколадок.
И правильно сделал: такая запасливость спасла мне жизнь.
Глава 2
— Значит, вы не расположены возвращаться на родину? — спросил меня Дейви.
— Честно говоря, я подумывал об этом, но Наполеон неожиданно втянул меня в последнюю итальянскую кампанию и наши мирные переговоры. Обстоятельства пока препятствуют моему возвращению, да и здесь, во Франции, я, возможно, больше сделаю для нашей родины.
Так же как Франклина и Джефферсона, меня пленила красота этой европейской страны.
— Возможно, возможно. И все-таки вы ведь, по-моему, воспитывались под крылом Франклина. И уже слывете, как я слышал, новым знатоком электрической науки.
— Я провел кое-какие эксперименты.
К ним относились, на мой взгляд, укрощение силы молнии в затерянном городе и превращение самого себя в заряженное тело для воспламенения моего заклятого врага, но я не стал сейчас вдаваться в подробности. Разлетевшиеся слухи и так обеспечили мне вполне удовлетворительную репутацию.
— Я упомянул об этом по той причине, что наша делегация познакомилась с одним господином из Норвегии, который очень заинтересовался вашими экспериментами. Он полагает также, что ваше с ним научное общение могло бы стать взаимовыгодным. Вас интересует такое знакомство?
— Из Норвегии?
Перед моим мысленным взором появилась туманная картина дремучих заснеженных лесов и средневекового уклада жизни. Я знал, что в тех местах тоже живут люди, но с трудом понимал их привязанность к суровому северу.
— У них пока заправляют датчане, но по нашему американскому примеру они все больше увлекаются идеей независимости. У него удивительное имя — Магнус Бладхаммер,[2] очевидно, он из рода викингов, причем такая фамилия вполне подходит его внешности. Кстати, он, как и вы, большой оригинал.
— Я предпочитаю считать, что моя оригинальная индивидуальность неподражаема.
— Я хотел сказать, что вы оба люди широких взглядов. Если мы столкнемся с ним, то я вас представлю.
Отказывать было неудобно, и я лишь пожал плечами, сознавая, что толика славы требует общения с новыми людьми. Но я совершенно не горел желанием беседовать об электричестве с каким-то норвежцем (по правде говоря, меня беспокоили изрядные пробелы в собственном образовании, которые мне не хотелось обнародовать), поэтому при первой же возможности предложил моему спутнику зайти в игровой зал, где народ с увлечением осваивал новое изобретение, так называемую рулетку, то бишь «колесико». Там же я увидел и милую Полину.
Сие игровое устройство французы позаимствовали у англичан, слегка усовершенствовав его добавлением двух цветов и большего количества цифр, а также присовокупив к колесу разметочное поле, позволяющее делать игровые ставки. Выбор отличался разнообразием, ставки принимались как на один сектор, так и на половину рулеточного колеса, если, к примеру, вам вздумалось поставить только на нечетные числа. Народ, со времен террора вовлеченный в полную опасностей роковую судьбу, страстно увлекся этой новой игрой. Полагая карточные игры более интеллектуальными, я чаще участвовал в них, чем делал ставки в рулетке, но мне нравилось толочься возле этих столов в возбужденной толпе, вдыхая запахи табачного дыма и мужского одеколона, поглядывать на соблазнительно откровенные декольте
