— Мистер Смит…
— Сэр Сидней, если не возражаете.
Рыцарское звание он получил не в Англии, а благодаря верной службе королю Швеции, но за ним давно закрепилась репутация тщеславного и упорно стремящегося к славе человека.
— Сэр Сидней, нас с вами объединяет только язык. Я американец, а не англичанин, и к тому же в недавней войне Франция стала нашим союзником. А в нынешней войне моя страна занимает нейтральное положение, и, более того, я понятия не имею, о чем вы тут толкуете.
— Гейдж, послушайте меня. — С озабоченным видом он почти навис надо мной, похожий на хищную птицу. Выглядел англичанин весьма воинственно: прямой, широкоплечий, с мощным торсом, сходящимся к узкой талии, и мне вдруг подумалось, что кокетливые взгляды Сариллы могли относиться именно к нему. — Ваша колониальная революция была борьбой за национальную независимость. А то, что сейчас происходит во Франции, угрожает исконному порядку жизни. Боже милостивый, король обезглавлен на гильотине! Тысячи людей уничтожены! На всех французских границах ведутся войны! Души погрязли в неверии! Церковные земли отобраны, долги забыты, поместья конфискованы, чернь взялась за оружие, повсюду мятежи, анархия и тирания! У вас с Францией не больше общего, чем у Вашингтона с Робеспьером. У нас с вами общий не только язык, но и культура, и законный и справедливый политический строй. Охватившее Францию безумие способно заразить всю Европу. Все добропорядочные люди объединяются против тех, кто стремится к анархии и диктатуре.
— У меня много друзей во Франции.
— Как и у меня. Я не выношу только их тиранов. Никто не предлагает вам кого-нибудь предавать. Я надеюсь, что вы все-таки отправитесь в поход за этим молодым героем Наполеоном. Прошу вас лишь хранить эту реликвию в секрете. Сохраните медальон для себя, а не для малыша Бони,[19] или Силано, или любых других искателей. Помните, что торговые дела вашей страны неизбежно будут связаны с Британской империей, не склонной губить себя революциями. Поддерживайте отношения с вашими французскими друзьями! Примите и меня в число ваших друзей, и, возможно, когда- нибудь мы поможем друг другу.
— Вы хотите, чтобы я шпионил для Англии?
— Ни в коем случае! — Явно обиженный моим вопросом, он так глянул на Стефана, словно цыгану следовало подтвердить чистоту и благородство его помыслов. — Я просто предлагаю вам свою помощь. Следуйте избранным путем, обращая внимание на все достопримечательности. Но если вас постигнет разочарование в этом наполеоновском походе и вам понадобится поддержка, свяжитесь с английским военным флотом и поделитесь путевыми заметками обычного путешественника. Я дам вам перстень с печатью, на которой вырезан единорог, мой гербовый знак. Я сообщу в адмиралтейство о его подлинности. Воспользуйтесь им как охранным пропуском.
Смит и Стефан выжидающе посмотрели на меня. Неужели они считают меня идиотом? Я ощущал выпуклую твердость медальона под стелькой ботинка.
— Во-первых, я не понимаю, о чем вы говорите, — вновь солгал я. — Во-вторых, считаю себя свободным от какого-либо союзничества, будь то Англия или Франция. Я просто ученый и нанялся наблюдать за природными явлениями, пока не разрешатся некоторые правовые вопросы, возникшие у меня в Париже. В-третьих, если бы даже в ваших словах была доля истины, то я не признал бы этого — слишком часто в последние дни приходилось мне сталкиваться с заинтересованностью, которая была для меня смертельно опасной. И в-четвертых, весь этот разговор бесполезен, поскольку даже если у меня что-то и было, то теперь ничего нет — грабители присвоили мой багаж, когда я сбежал.
«Вот так, — подумал я. — Надеюсь, теперь они успокоятся».
Смит усмехнулся.
— Молодчина! — воскликнул он, хлопая меня по плечу. — Я знал, что вы умный человек! Прекрасный монолог!
— А теперь давайте попируем, — сказал Стефан, также, очевидно, одобрив мое заявление. — Сэр Сидней, расскажите-ка мне поподробнее, что за предостережения вы получили в тюрьме. Мы, цыгане, знаем свой род с эпохи фараонов, со времен Авраама и Ноя. Многое, конечно, уже забылось, но кое-что еще помнится, и мы иногда способны предсказать будущее и помочь избежать опасностей судьбы. Вот наша Сарилла обладает даром «драбарди», по-вашему — предсказательницы, и она сможет предвидеть ваше будущее. Давайте-давайте, присаживайтесь, побеседуем о Вавилоне и Тире, Мемфисе и Иерусалиме.
Неужели все, кроме меня, помешались на Древнем мире? Я надел на палец кольцо Смита, рассудив, что такое дружеское знакомство никогда не помешает.
— Увы, чем дольше я задержусь у вас, тем большей опасности вы можете подвергнуться, — сказал Смит. — По правде говоря, у меня на хвосте сидел отряд французских драгун. Я считал необходимым переговорить с вами, но вынужден отправиться дальше, пока они еще не обнаружили этого ограбления и не заглянули сюда, узнав о моем своевременном выстреле. — Он сокрушенно покачал головой. — Если честно, то я не понимаю привлекательности оккультизма. Мой тюремщик, Бонифаций, был худшим из якобинских диктаторов, но постоянно намекал на мистические тайны. Всем хочется верить в силы магии, хотя нам, взрослым людям, вроде бы не пристало увлекаться такими глупостями. Ученые отвергают ее, но порой излишняя ученость ослепляет.
Нечто вроде этого талдычил мне и Тальма.
— Цыгане веками хранили секреты наших египетских предков, — заметил Стефан. — Однако в таких древних искусствах мы просто дети.
В общем-то цыганская связь с египтянами казалась мне сомнительной; даже то, как они сами себя называют — рома, скорее говорило о том, что наиболее вероятной для них исконной родиной была Румыния. Но тем не менее они представляли собой живописное смуглолицее сообщество, наряженное в экзотические жилеты, шали и платки, а среди их украшений то и дело мелькал анх,[20] египетский крест, и статуэтки собакоголового Анубиса. И даже если Клеопатра не приходилась цыганкам дальней родственницей, они определенно обладали обворожительной красотой. Видимо, они знали какие-то привораживающие заговоры. Я поразмыслил немного над этим вопросом. В конце концов, я имею отношение к миру науки.
— Адье, мои новые друзья. — Тальма вручил Стефану кошелек. — Это плата за безопасный проезд месье Гейджа и потерянного им талисмана до Тулона. Его не станут искать в ваших неспешно передвигающихся кибитках. Договорились?
Глянув на деньги, цыган подбросил кошелек, поймал и рассмеялся.
— За такую сумму я довезу его хоть до самого Стамбула! Хотя сделал бы то же самое бесплатно для любого беглеца.
Англичанин отвесил ему легкий поклон.
— Уверен, вы так и поступили бы, но примите все же этот дар королевской щедрости.
Путешествуя с табором, я смогу встретиться с Тальма только в Тулоне, но если подумать, то так будет безопаснее для моего приятеля, да и для меня самого. Он, конечно, будет волноваться, но таково его обычное состояние.
— Гейдж, мы с вами еще встретимся, — сказал Смит. — Не снимайте с пальца мое кольцо; лягушатники[21] не узнают его, в тюрьме я его не носил. И опять-таки, не теряйте головы, помните, как быстро порой идеализм превращается в тиранию, а освободители в диктаторов. В конечном счете вам, возможно, будет полезно вспомнить об интересах вашей родины.
И он растаял в темном лесу так же тихо, как появился, оставив ощущение встречи с невероятным привидением.
Еще встретимся? Мне даже думать об этом не хотелось. Я и не представлял, что в итоге Смит вновь войдет в мою жизнь в тысячах миль от этого французского леса. Мне просто стало гораздо спокойнее, когда беглый англичанин ушел.
— А теперь мы устроим пиршество, — повторил Стефан.
Определение «пиршество» было явным преувеличением, но от лагерных костров нам подали тушеное мясо с подливкой и толстые ломти плохо пропеченного хлеба. Среди этих странных бродяг я почувствовал себя в безопасности, разве что меня слегка удивило их радушное гостеприимство. Казалось, им не нужно от меня ничего, кроме общения. Меня заинтересовало, известно ли им на самом деле что-то
