не прокололся в своем полном непонимании сложности устройства графического монитора. Нет, я полагал, что отображать картинки в 1966 году несколько сложнее, чем текст. Но не на целый же шкаф! В Ямахах из моего детства были шикарные игрушки в графике, причем учительский монитор был цветным! Впрочем, хорошо то что хорошо кончается. Позвонил секретарше, чтоб принесла очередную порцию свежего чая и пряников, а сам погрузился в изучение представленной документации.
…Для начала, графика на IBM 2250[326] оказалась векторной. Не так как в привычном мне мире, где линии на экране рисовало программное обеспечение компьютера, а как бы вообще, «сама по себе от рождения». Соответственно, к экрану IBM действительно 'прилагали' совершенно нехилую ЭВМ с весьма навороченными возможностями по управлению изображением. Как я не обратил внимания на эдакий курьез - ума не приложу. Не иначе подействовала сила стереотипов 2010 года, для которых 'чертеж это автокад[327]', и не более того.
Зачем придумали такое извращение? Перемножил минимальное разрешение мониторов будущего, 640х480[328]. При черно-белой картинке под 40 килобайт! Разумеется, нужный объем я уже давно прикидывал, но нашел его вполне реальным в самой ближайшей перспективе, на чем и успокоился. Однако инженеры IBM и НИИ 'Интел' мыслят прошлым, а не будущим, поэтому начиная разработку, они даже помыслить не могли о подобных объемах. Тем более, для отображения картинок с памятью надо реально работать, значит ЭВМ должна оперировать сотнями килобайт. Не удивительно, что разработчики решили все преобразования растровой картинки в векторную оставить за специальным контролером монитора, и отдавать на основную ЭВМ только цифровое описание линий-векторов.
Начинать работу с копирования такого монстра было бы сущим безумием. Хватит СССР пока обычного, символьного ввода-вывода. Тем более у ребят наметился заметный прогресс в миропонимании, после моего ехидного замечания они явно поработали в столичной библиотеке, и даже сумели перефотографировать проспект на IBM 2260. Красивый он получился у буржуев, даже завидно. Практически кубическая коробочка небольшого телевизора с приставленной снизу массивной клавиатурой 'как на пишущей машинке'. Никаких 'модных' закруглений, голый функционал.
По технике ничего выдающегося, 80 знаков в строке, 12 строк[329] , итого 960 байт на экран. Причем в каждом символе 8х14 пикселей. Перемножил 80 на 8, получилось как раз 640 точек по ширине. Очень знакомое число! Вот только по вертикали что-то не то выходит, 12 на 14 – это 168. На несколько минут я завис, но потом 'дошло' — текст на экране надо разделять интервалом! Причем самый симпатичный для пишущей машинки полуторный, по крайней мере для чистовых документов я стараюсь использовать именно его[330]. Что автоматически дает 420 пикселов. Конечно, не 480 как в Windows, но все равно, очень похоже на будущее.
Осталось понять, как капиталисты засунули килобайт памяти на ферромагнитных кольцах в такую миниатюрную конструкцию. После непродолжительного копания в документации оказалось, что ларчик открывается просто, как говорится, 'слона и не заметил'. Дисплей подключался к ЭВМ через 'двоюродную бабушку' обычных для 21-го века видеокарт под названием IBM 2848. Этот здоровенный ящик 'держал' при помощи толстых, явно многожильных кабелей до восьми штук IBM 2260. Для чего имел на борту аж 11 520 бит магнитострикционной[331] памяти в удивительно миниатюрном корпусе, напоминавшем металлическую коробку из-под пиццы 21-го века. Очень современно на вид, но в СССР подобное не делают.
Впрочем, не смотря на всю красоту решений 'голубого гиганта'[332] очевидно, что мы пойдем 'другим путем'[333] в духе заветов Ильича. Какой-то несчастный килобайт оперативной памяти в микросхемах я из 'Пульсара' или НИИ 'Точной Технологии' гарантированно выдавлю в самом ближайшем будущем. Тем более, последний НИИ недавно поставил в серию ПЗУ на 512 бит, причем разработчики справились самостоятельно, без аналога из будущего. Оно, разумеется, получилось тупое, без возможности перепрошивки, и уж тем более, перепрограммирования. Но для знакогенератора вполне сойдет.
В августе, самом сытом месяце года, коммунистическая партия умудрилась провести очередную реформу. Да еще какую серьезную! Водка подорожала на целый рубль. Мелочь? Только не по меркам 66-го года, в котором поллитра 'Столичной' стоит чуть дешевле 3-х рублей, что, в пересчете на зарплату работяг, выходит раза в четыре дороже по сравнению с 2010 годом. Вино тоже выросло в цене, в какой-то хитрой пропорции, но это никого особо не беспокоило. Пристишье 'товарищ верь, придет она – на водку прежняя цена…' не повторял только ленивый. Но бухтели тихо, возможно благодаря неимоверно мощной PR- компании в газетах и по телевизору. В которой 'говорящие головы' напрямую связывали подорожание с необходимостью рассчитаться по облигациям заима. Дескать, накопилось их слишком много еще со времен войны, а погасить средств у правительства нет и не предвидится.
Никаких подобных мероприятий в своей истории будущего я вспомнить не мог. Наталкивался, конечно, в книгах и кино на смутные рассказы о существования подобных бумаг, но знания заканчивались где-то на уровне выигрыша в полсотни тысяч, который перепал одному из работников МУРа в фильме 'Место встречи изменить нельзя'. Учебники истории и учителя хранили молчание, да я и не спрашивал. Тем больше было мое удивление, когда я познакомился с облигациями поближе.
Произошло это событие в первый день осени, как по заказу для школьников, солнечный и веселый. Мурлыкая под нос далеко опередившую свое время мелодию 'Черного кота' [334], я вывалился в коридор из собственной приемной… Шлеп! Сходу впечаталась в меня солидная, под центнер весом туша радиомонтажницы в распахнутом белом халате.
— Выиграла Нюрка-то! — прокричала тетка мне чуть не в ухо с идиотской улыбкой. И только после этого бросила: – Здравствуйте, Петр Юрич, извините!
— Что такое?! — пытаясь сохранить равновесие, я крепко ухватился за ручку двери. — Где выиграла?!
— Там! Все! — выдав эту исчерпывающую информацию, успевшая 'бочком' обогнуть меня женщина опять набрала скорость, и быстро скрылась за поворотом, только каблуки тяжело пророкотали по лестнице.
— Какого черта?! — только и успел я бросить ей вслед. Но ответа, понятное дело, не получил.
Явный бардак на территории НИИ. Ведь просто так монтажницы в Советском Союзе директоров не сшибают, для этого как минимум должна быть серьезная причина. Впрочем, долго искать не пришлось. Запах паленой канифоли от перегретых паяльников выдал безделье отдела шагов за пять от полуоткрытой двери.
Внутри, вокруг одного из столов, натуральный митинг. Чуть не вся женская половина НИИ кричит, спорит, машет руками.
— Выиграла! Она выиграла! — торжествующе заявила непонятно как вывернувшаяся на меня машинистка. И только потом исправилась: – Петр Юрьевич, Нюр… Анна Михайловна пять тысяч выиграла!
— В лотерею что ли? — я назвал единственный пришедший в память вариант. Спортлото еще нет, а в карты или еще что-то подобное почтенная, разменявшая полтинник мать семейства не играет гарантировано.
— По облигации! — разъяснили мне чуть не хором стоящие ближе дамы.
— Сегодня специальный розыгрыш напечатали, в три раза больше обычного. — Солидно и обстоятельно доложила главбух, которую явно призвали как главного эксперта по денежным делам. — У Нюры номера на листочкек переписаны были, а как увидела выигрыш в газете, так и все свои бумажки сюда приволокла.
Пока сотрудницы тихо расползались по рабочим местам, я протиснулся ближе. Посмотреть было на что. В центре стола красовался распахнутой крышкой огромный чемодан, доверху забитый празднично раскрашенными бумагами. Не удержался, и быстро перебрал десяток самых красивых, пытаясь понять суть открывшегося чуда.
Чего там только не было! Фиолетовые сторублевые листочки 'восстановления народного хозяйства' 47-го года[335], тоже самое с паровозом на рисунке от 49-го, зеленоватое 'развитие народного хозяйства' с трактором на посевной 51-го, розовые со зданием МГУ от 52- го, похожие, но с плотиной ГЭС и уже желтые 53-го, красные на манер довоенных червонцев 54-го года,
