продолжила свой путь.
— До города тебя провожу, — объяснил мужик, не вдаваясь в подробности.
— А откуда вы знаете, как меня зовут? — не отставала любопытная Машка.
— Озарение снизошло, — буркнул мужик.
Похоже, с озарением этим у него были связаны неприятные впечатления, и разговаривать об этом ему не слишком хотелось. Но Машка была безжалостна.
— Какое озарение? — уточнила она. — Я вам во сне приснилась? Или местный бог какой нашептал? Или видение было?
— Да какая тебе разница? — не выдержал мужик.
— Я магию изучаю, — поведала Машка гордо. — Потому и интересуюсь. Я, знаете ли, учителя себе найду и магичкой стану. У меня к магии уникальные способности.
Мужик сглотнул и попытался слинять с телеги, но Машка вцепилась в его рукав, как в давно потерянную сторублевку. Крестьянин взглянул на нее тоскливо и покорился. Ну, по крайней мере, перестал вырываться и умалчивать об интересных вещах.
— Явление мне было, — признался он. — Божественное.
И с опаской покосился на синее, безопасное и безоблачное небо, где, вероятно, и обитали местные боги. Машка посмотрела наверх, но богов и даже следов их жизнедеятельности не заметила.
— И какой бог вам явился? — спросила она.
— Этого мне говорить не можно, — сурово отрезал мужик и пояснил извиняющимся тоном: — Язык отвалится и сгниет, и причиндалы мужские тоже. Жалко.
— Жалко, — согласилась Машка. — Какие у вас тут боги невоспитанные, просто ужас.
Крестьянин подпрыгнул так, будто в седалище ему вонзилось что-то острое, и всхлипнул — то ли от смеха, то ли от страха. Судя по выражению его лица, скорее второе. До идеи критики богов они тут явно еще не доросли. Машка замолчала.
Ехали они медленно. Солнце припекало, телега подскакивала на неровностях дороги, лошадь печально переставляла копыта, время от времени порываясь свернуть к обочине и пообедать, а то и поспать. Ее желание Машка находила вполне справедливым: нельзя же целый день пахать без отдыха, особенно если выглядишь так, как выглядело это несчастное животное. Она тоже периодически закрывала глаза и проваливалась в дремоту, просыпаясь только оттого, что мужик, возмущенный поведением лошади, принимался орать и размахивать кнутом.
— Вы что, куда-то торопитесь? — не выдержала наконец она. — У вас же лошадь больна, она скоро копыта откинет! Ну дайте же ей пощипать травы и отдохнуть.
— Это не лошадь, — мрачно просветил ее мужик. — Это единорог, разве не видишь, сто крызов вам обеим в волоса!
— Что-то не похоже, — скептически сказала Машка.
— Это потому что она старше меня, скотина этакая! — пожаловался мужик, со злобой глядя на животину, словно она была виновата в своем возрасте.
Машка потрясла головой, чтобы проснуться окончательно, спрыгнула с телеги и пошла рядом, приглядываясь к известному персонажу фантастических книг. У единорога были красные тоскливые глаза, свалявшаяся шерсть и полное отсутствие рога, если, конечно, не считать таковым волдырь на лбу.
— Она что, больна? — поинтересовалась Машка, закончив осмотр.
— А то как же. — Мужик со знанием дела кивнул. — Единороги — звери болявые, а в старости — еще пуще. Ты на копыта глянь, не бойся, не шарахнет. Она дура, конечно, но не до такого. Глянь, глянь...
Машка послушно посмотрела на ноги лошади и тут же остро пожалела, что она не ветеринар. Копыта пожилой единорожки оказались черными, покрытыми трещинами, из которых при каждом шаге сочилась желтая, мерзкого вида слизь. Выше копыт ноги были покрыты зарубцевавшимися ранами. Машку охватило бешенство.
— Ну и что ты над ней издеваешься? — спросила она крестьянина. — Тебе не жалко ее, а? Ей отдыхать надо, лечиться, а не по дорогам бегать!
— А чё ты с ней сделаешь? — философски отозвался мужик и прикрикнул на лошадь, заметив, что она остановилась и заинтересованно прислушивается к их спору. — Ничо. Лекарства дорогие, да и не работают они относительно единорогов. Старый единорог — животная конченая. Разве что маг хороший возьмется или вот...
Он замолчал и взглянул на Машку так пронзительно, что она поняла: что-то он от нее хочет.
— Ну? — поторопила она мужика.
— ...или вот бог если пожелает излечить, — закончил мужик медленно, не отрывая от Машки испытующего взгляда.
— А я-то тут при чем? — удивилась Машка.
— У таких, как ты, свои отношения с богами, — расплывчато сказал мужик.
Он явно знал больше, чем говорил, но несчастную лошадь Машке было ужасно жалко, а потому она задала вовсе не тот вопрос, который ее на самом деле мучил.
— И что мне нужно сделать? — спросила она.
— Откуда мне знать? — Мужик пожал плечами. — Я человек простой. Может — пожелать, может — попросить.
— Я попробую, — честно пообещала Машка и принялась напряженно думать о том, как было бы хорошо, если бы лошадка выздоровела.
Мужик казался довольным ее неопределенным обещанием. Садиться обратно в телегу Машке не хотелось — казалось стыдным еще больше затруднять жизнь несчастному больному животному. Ей достаточно было того, что крестьянин производил впечатление порядочного и запуганного богами человека. Впервые в жизни Машка вдруг подумала, что религия — это, пожалуй, иногда не так уж плохо. Особенно если боги, как утверждает мужик, здесь вполне реальны.
Пока не стемнело, мужик побуждал своего единорога двигаться. Когда ноги уставали, Машка присаживалась на телегу и некоторое время отдыхала, с сочувствием поглядывая на измученное животное, потом спрыгивала и шла рядом. Они остановились, только когда ночь окончательно рухнула на землю. Здесь ночи были темнее, чем в Москве. Вокруг почти ничего не было видно, лишь в чаще леса иногда мелькали какие-то подозрительные желтые и красные огоньки. Но местный мужик не обращал на них ровно никакого внимания, и Машка успокоилась. Ему, наверное, виднее. Единорожка терпеливо ждала, пока ее выпрягут, не шевеля ни единым мускулом, — вероятно, она не любила понапрасну расходовать силы. Мужик отцепил животное от телеги и хлопнул чуть повыше хвоста, разрешая быть свободным некоторое время.
— А она не уйдет совсем? — деловито поинтересовалась Машка, обдирая с ближайших деревьев нижние ветки.
Спать на земле при наличии лапника может только очень глупый или совершенно неприспособленный человек. В этом мире Машка чувствовала себя уже вполне уверенно. Шевелящиеся деревья ее больше не смущали, но для лежанки она выбирала ветки стопроцентно дохлые, благо их было вполне достаточно. Очевидно, живым деревьям солнечный свет был вреден, и все те ветки, которые выходили на дорогу и не были скрыты тенью, померли и чуть подсохли. Но остались при этом удобными, пушистыми и пружинящими.
— Куда она от меня уйдет... — снисходительно отозвался крестьянин. — У ей, почитай, кроме меня, никого на земле и нет. Вместе доживать будем. Если, конечно, она болеть перестанет... волею богов.
И он испытующе посмотрел на Машку, словно ожидая, что она позовет прямо сейчас кого-нибудь сверхъестественного лечить лошадь. Машке отчего-то стало ужасно неудобно.
— Я думаю, перестанет, — решительно сказала она. — Ночью. Мне бы очень хотелось, чтобы кто- нибудь из богов этим занялся. Жалко единорожку. Она такая хорошенькая...
Мужик ничего не ответил, только улыбнулся уголком рта и улегся спать возле своей телеги, благородно уступив Машке привилегию спать не просто на лапнике, а на лапнике, наваленном на телегу. Единорог бесшумной тенью бродил неподалеку, обгрызая траву и кусты. Изредка слышался треск, словно вместе с травой единорог прихватывал зубами какую-нибудь улитку.
Как ни странно, на непривычном месте Машка выспалась просто отлично. Немного ныла спина, измученная жестким бортом телеги, на протяжении ночи несколько раз напомнившего о своем
