И я с любопытством ощупываю ее.
Открываю глаза — в руках ничего нет. Но ощущения не исчезают, даже появляются новые оттенки. Я чувствую какую-то неловкость в пальцах, как будто не совсем ими владею. Но когда пальцы с силой сжимают «веревку», мое тело пронзают электрические импульсы, захлестывает горячей волной, я начинаю задыхаться. Никак не могу понять, откуда взялась «веревка», как она связана с моим телом. И вдруг появляется предположение: мое тело «вспомнило» ощущения тридцатипятилетней давности. У меня в руках… пуповина.
Действительно, человек может пережить глубокую регрессию возраста и вспомнить себя младенцем. У него даже появляется «плавающий взгляд», который невозможно подделать взрослому: глазные яблоки двигаются хаотически, независимо друг от друга. Я когда-то читал об этих экспериментах и относился к ним с недоверием. Поэтому совершенно не ожидал, что сам переживу еще более глубокую регрессию возраста — вспомню себя… плодом в материнском организме.
Мои ощущения были настолько отчетливыми, что не возникало ни малейших сомнений в их реальности. К тому же я был способен их анализировать — и размышления подтверждали правдивость переживаний. Вот мое тело скрючилось, я принял позу плода — но ведь так и должно быть? А когда попытался распрямиться, ноги ощутили упругое сопротивление: ступни словно продавливали мягкую резину.
Я сделал много подобных находок. И вдруг понял: эти необыкновенные исследования внутри материнского организма ведет не взрослый человек, а тот, кем он был тридцать пять лет назад. Меня поразила любознательность плода, который храбро изучал окружающую среду и совершал для себя открытия.
Уж не тогда ли родилась во мне страсть самопознания, которая в конечном итоге привела к своему истоку? Произошел круговорот времени: я снова начинаю открывать мир.
Как хорошо, что рядом нет педагогов. Уж они наверняка стали бы учить меня правильному обращению с пуповиной. Мол, это извращения, фрейдизм какой-то, не успел родиться, а уже себя ощупывает и заигрывает с матерью. Ни в коем случае не трогать, не глядеть, не шевелиться… И сидел бы «по стойке смирно» все девять месяцев. Не успев родиться, умер бы как исследователь.
Материнский организм, однако, давал странные уроки. Вот я начал брыкаться — родительницу рассердили мои шалости, и мне вдруг стало дурно. Видимо, испытав легкий стресс, организм матери выработал токсические вещества, которые перетекли в меня по пуповине.
Несмотря на интенсивное дыхание, мне стало не хватать воздуха, начались сильные судороги в руках и ногах. Казалось бы, надо прекратить эксперимент. Но что-то подсказывало мне: наоборот, надо еще сильнее двигаться и дышать, пусть мучения достигнут предела. И я повиновался этому импульсу самоуничтожения, который был сильнее рассудка.
Тут на меня обратили внимание ситтеры (сиделки), которые опекали погружавшихся в необычные состояния сознания. Стали гладить по голове и скрюченным рукам, говорить успокаивающие слова. Руководитель занятий — Лев Григорьевич Герцик — предложил, не стесняясь, выражать чувства — это облегчит страдания. И я заплакал, как маленький ребенок, захлебываясь от рыданий.
Что-то сдавило грудь — я сказал об этом окружающим. Тогда они… надавили на нее. Боль стала нестерпимой — и вдруг исчезла. Вдохновленный неожиданным успехом, я сам стал напрягать мышцы живота, когда почувствовал боль в этом месте. Поднял руки и ноги, но кто-то взялся за них и придавил к полу.
— Напрягайся, кричи, рыдай! — сказал Лев Григорьевич.
И я стал отчаянно биться, преодолевая сопротивление нескольких мужчин, которые буквально повисли у меня на руках и ногах. Мучительная боль и титаническая борьба казались мне знакомыми, словно я уже испытывал их когда-то. Уж не во время ли рождения?
Но когда возникла эта догадка, боль неожиданно прекратилась. Я снова ощутил блаженную легкость. Желание бороться исчезло — и ситтеры отпустили меня. Они радостно обсуждали происшедшую се мной перемену и были ею довольны.
А я лежал весь мокрый от пота, чувствуя сильный жар. Снова начал интенсивно дышать, зная, что это охлаждает тело. А ситтеры… укрыли меня одеялом. Зачем? Ведь мне, наоборот, хотелось раздеться. Потом они рассказали, что мои руки и ноги были холодными как лед, — и меня решили согреть.
Впоследствии мне объяснили это противоречие: да, тело взрослого человека стало холодным, но ведь он испытывал переживания плода, которому было жарко во время рождения. Эти воспоминания и вызвали иллюзию жара.
Однако мои страдания еще не закончились. Вдруг зазвучала тревожная музыка, и я почувствовал приближение еще более мучительных испытаний. Мы с матерью словно поменялись ролями: теперь я сидел смирно, а ее организм производил надо мной непонятные опыты. Все неприятные ощущения, которые были уже знакомы, вдруг возникли одновременной необыкновенно усилились. Меня мучали головокружение, боль, удушье, тошнота, судороги. И вдобавок появилось неизвестное ощущение — наиболее неприятное: какая-то чудовищна сила начала сжимать меня со всех сторон. Казалось, еще немного, и я буду раздавлен…
Я лежал скорчившись, все мышцы свело судорогами. Не мог даже челюсти разжать, чтобы крикнуть о помощи. Дыхание прекратилось: грудь словно придавило тяжелой плитой. Послышались звуки барабана, которые превратились в чудовищный грохот. Казалось, что на меня падает дом во время землетрясения. Или это рушится весь мир? Я, кажется, умираю…
Но жизнь продолжалась. Неожиданно я понял, что есть высшие силы, которые заботятся о моем спасении. Как будто кто-то вытаскивал меня из-под груды обломков и тел. Вдруг открылся выход из адской давильни. Тело начало распрямляться, я вытянул ноги и оторвал от груди подбородок.
Дышать по-прежнему было невозможно: грудь словно зажата в тиски. Но что-то подсказывало: мучения скоро закончатся. Во мне бурлила неведомая сила, вытянутое тело превратилось в проводник электрического тока. Казалось, что я питаюсь, дышу этой энергией.
Мне уже не хотелось дышать легкими. Что, я опять умираю?
Но неожиданно произошло нечто противоположное: я, кажется, родился. Вдруг почувствовал себя на свободе и сделал первый вдох. Опять захотелось плакать, но теперь это были слезы радости.
Я испытывал невероятное блаженство. Тело казалось пустым, невесомым — вообще его не ощущал. Наверное, именно такой должна быть полная релаксация, которую стремятся достичь на аутогенной тренировке. Раньше мне это не удавалось, а теперь нужное состояние возникло естественно, без малейших усилий. И я понял, что релаксация — это воспоминание о первых мгновениях жизни.
Какое можно испытать счастье просто от того, что тебя перестали мучать! Все познается в сравнении: оказывается, эту истину я открыл, когда появился на свет.
Тут очень кстати зазвучала приятная музыка, в которую был вплетен лепет младенца. А я как раз переживал грудной период своей жизни. Чувствовал, что мое тело закутано какой-то мягкой и теплой тканью. Особенно отчетливо ощущал ее складки на шее и щеках. Что это — пеленки?
Поначалу не поверил. Думал, что ситтеры закутали меня в одеяло. Но когда вышел из необычного состояния сознания, с удивлением увидел, что одеяла нет, его давно сняли. Да и раньше, когда меня пытались согреть, одеяло доходило только до груди — к шее и щекам оно вообще не прикасалось. Неужели действительно вспомнил себя в пеленках?
Это подтверждали другие наблюдения. На несколько минут я перестал ощущать прикосновение ткани к шее и голове. Но вдруг почувствовал, как к темени прислонилось что-то мягкое, теплое, большое. Мне почему-то ужасно захотелось есть — прямо слюнки потекли. Что за странное воспоминание?
И вдруг понял. Да ведь это же моя мама собирается кормить меня своим молоком. Видимо, кто-то отвлек ее от этого занятия, и она держала меня на руках не так, как надо. Я прикоснулся к груди не губами, а темечком, и не мог утолить свой голод. Это было весьма огорчительно. — наверное, потому и запомнилось на всю жизнь.
Желая убедиться в точности переживания, я специально расспросил ситтеров. И действительно, никто из них в конце сеанса не дотрагивался до моей головы. Да если бы они и сделали это, то я получил бы совсем другие ощущения. Ведь сейчас у меня густая шевелюра, а тогда волос совершенно не было. И в воспоминаниях на сеансе я отчетливо ощущал прикосновение матери к голой коже на моем темени.
