— Что-о-о? Ради чего я людей положил?! Какого х… пошли в лобовую за б…скими обещаниями?! И теперь говорят отступать?!! Кто отдал приказ? Покажите мне эту сволочь!!!
На Али-Пашу страшно смотреть, и мрачно стоит перед ним и его собеседником появившийся словно из-под земли комбат.
— Криком не поможешь. Воевать нечем, и с других направлений уже начали отход… Горисполком — жопа, они там как шестеренки для передачи этих приказов… Из Бендерского батальона и рабочего комитета просят делегатов на собрание. Собирайте офицеров, будем решать, как быть. Так воевать больше нельзя!
— Предатели! Расстрелять их к е… матери!!!
Тут подходят командир казаков с группкой своих людей.
— Расстрелять — и айда в Парканы за народом! Не пойдут — и нам здесь нечего делать! Не нас первых сдали, еще кубанцы под Кошницей с х… в руках под огнем насиделись!
— Молчи, Бабай! Людей спровоцировать хочешь?! Я сказал, офицеров ко мне, а бойцов оставьте в покое!
Это ужасно. Возвращаемся в общежития текстильной фабрики. А они пусты. Отряд, которому мы их передали при подготовке к атаке, куда-то ушел. В угловом корпусе лежит труп волонтера, свободно пробравшегося наверх и открывшего по кому-то огонь. Вот валяются его гильзы. Мы выкинули труп в окно.
59
Как-то пусто и тихо стало вокруг. Тут бы националам самое время контратаковать, но они будто знают о нашем отходе, как вчера знали о готовящейся атаке… Знакомая психология, прямо как в том письме: «Зачем дороже платить, когда возьмут даром?» Бендерские ополченцы и «афганцы» Сержа пользуются моментом и лазят за кинотеатром, куда им посоветовали наведаться бойцы ТСО. Возвращаются пьяные. Говорят, там стоит расстрелянный автобус с награбленным. Большая часть груза пропала, но остались неразбитые бутылки с «Тигиной» и разбросанные конфеты. В «Дружбе» полно брошенных опоновцами бронежилетов. Откуда все это взялось? Война слепых… Танцы с завязанными глазами.
Вернее, это мы слепые, а националы — нет. Они быстро узнали про наш отход от «Дружбы», и тут же вернулись туда. А потом, избегая потерь, снова ушли… Враг умен и хитер. Может быть, у его офицеров и солдат не достает мотивации, но они совсем не трусливы, как о том трубят наши кликуши. Что же надумали комбаты в рабочем комитете и сколько еще продлится непонятное затишье?
Уже затемно потрясенный Гуменюк нажрался в дупелину и начал испускать надрывные вопли. Законченной истерики не вышло, потому как он тут же получил в морду от Сержа — объекта своего недавнего подражания. Да так, что аж перевернулся. На Серже лица нет. Желваки по лицу ходят, кулаки сжаты. Молчу и стараюсь ему под ноги не попадаться. Можно наплевать на все и уйти в другую общагу позади передних домов. Оно не горело, и свободных кроватей с матрасами там хватает. Но какой сейчас может быть отдых?
Во втором часу вернулся взводный. Собрание офицеров, на которое командиром Бендерского батальона были приглашены руководители города, ничего не дало. Председатель горисполкома не пришел, помощи не обещают, ссылаются на на Кицака, который сказал справляться своими силами.
Какими силами? Большая часть бронетехники подбита или вышла из строя, патронов мало, к противотанковым гранатометам едва наберется десяток зарядов на все Бендеры… А враг своих главных сил в бой еще не ввел и перебрасывает с дубоссарского и кошницкого направлений имеющие боевой опыт части. В северной половине города признаки паники, часть тираспольских подразделений ушла с периметра обороны и укрылась в крепости, а некоторые и вовсе уходят в Парканы. Прочного тыла у нас нет. Этим создаются условия для окружения бендерского батальона и других наших формирований, ведущих борьбу в южной части города. И этому бардаку ни находящийся в Бендерах командир приднестровской гвардии полковник Лосев, ни другие чины из Тирасполя не противодействуют… Раз так, постановили уходить, чтобы спасти людей и город от бессмысленного разрушения. Первыми, еще до решения собрания, ушли казаки. За ними побежали руководители из горисполкома. Костенко отдал батальону приказ готовиться к отступлению, но по просьбе председателя городского рабочего комитета Доброва и бендерских ополченцев будет ждать еще час. В надежде, что в Тирасполе одумаются, устыдятся предательства… Но чуда, видать, не будет. И теперь сержантов и офицеров батальона созывает батя. Что решим, остаться или уходить? В нашем самосколоченном и самозваном батальоне осталось от силы сто человек, половина из которых — бендерские добровольцы. Как мы с такими ничтожными силами можем остаться? Но разве ополченцы уйдут, бросив свои семьи? Что перевесит — страх бессилия или сила отчаяния?
Собрались в одном из дворов по Советской улице при открытых воротах в какой-то цех или в котельную. Большое грязное помещение. Если что, его крыша и кучи камней при входе защитят от мин. Все молчат, ждут, что скажет батя. Очень настороженны ополченцы. Их жены тоже недалеко. Слышен женский плач. И где-то по дальним углам и подвалам прячутся дети и старики, которых мы не смогли защитить. Настроение — похабней некуда. Как бы у людей истерики не случилось…
Майор, стоящий как памятник, закладывает руки за спину и говорит:
— Сложившуюся обстановку знаете. Воевать так больше нельзя. Это бессмысленная гибель людей. Знаю, ополченцы не хотят уходить. Но, если ничего не изменится, сдаться или погибнуть придется очень скоро. Это факт.
В задних рядах судорожное рыдание.
— Тихо! Держите себя в руках! — выкрикивает капитан Горбатов.
Не дрогнув лицом, комбат обводит собравшихся твердым взглядом и продолжает:
— При этом, взвесив «за» и «против», прошу сохранять выдержку и убедить бойцов не бежать прямо сейчас…
— Да никто и не бежит!
— Мы можем уйти с Бендерским батальоном. Но, я считаю, лучше уходить врозь. И они будут за спину спокойнее, и нам риска меньше. Кто бы это ни делал, те падлы, что город сдают, и румыны, которые хотят его взять, сейчас глядят на мосты. В чем состоят их сучьи планы, мы не знаем. Но в том, что нас в отличие от Бендерского батальона не знают и ни во что не ставят, есть другая возможность. Бээрдээм с шестью снарядами к установке всегда успеем взорвать — невелика потеря. Людей лодками и моторками можно отправить в Парканы за час. Румыны за это время к речному вокзалу не дойдут, особенно если выставить прикрытие… Ополченцы успеют вывезти семьи. Мое мнение такое: у кого здесь семьи, пусть сейчас же идут, занимаются женщинами и детьми. Остальные держат оборону и уходят при соприкосновении с противником не к мостам, а на речной вокзал… Других предложений у меня нет.
Капитан Горбатов, как соавтор идеи, кивает. Остальные молчат. Согласны мы или не согласны, какая разница? Ничего тут больше не придумаешь…
У пяти перекрестков остаются смотреть в ночь пять десятков человек. Одни на Шестакова, другие на Суворова. Али-Паша и Серж напротив ГОПа на Косомольской и Московской. А я, как и прежде, в общаге, нависшей над улицей Первомайской и «Дружбой»… Еще дальше к центру группа полупьяных гвардейцев, тоже отказавшихся уйти. Жиденькое колечко… Чего мы хорохорились? В любой момент мули могут заставить нас бежать…
Вдруг ночь без всякого перехода, от тишины сразу ко всем калибрам, рвется грохотом боя у Бендерской крепости. Туда, под защиту ее гарнизона ушли многие ополченцы, под ее валами должен был пройти второй, бендерский батальон. Они ведут бой! Молдавская армия снова пошла к мостам! Вот он, последний час… Значит, и нам до отхода остались минуты.
Как загрохотал, так же резко и кончился бой. Звонит телефон на вахте соседнего, уцелевшего от пожара и обстрелов корпуса, и бежит от него с ошеломительной новостью Крава: тираспольчане и российские военные из крепости расстреляли Бендерский батальон, приняв его за колонну наступающей национальной армии… Господи, Боже ты мой! Как это могло случиться? Как в воду глядел наш батя… Не будь его, не будь с нами двух-трех бывалых, как Горбатов и Али-Паша, офицеров, сложили бы мы уже свои
