— Взвод, па-адъем!
У меня во рту привкус кислятины и сивухи.
— Ох-ох! Что ж я маленьким не сдох! — обхватывает Семзенис руками свою квадратную с перепоя голову.
— Говорили же тебе: не мешай и не жри сладкого! А, сочинитель?! Что там дальше в твоем гимне поется?
— Ну, это ж ясно! — вдруг озаряет меня. — Дальше прямо по тексту: Славься, Молдавия наша свободная, Дружбы народов надежный оплот. Партия Снегура, пакость народная, нас к торжеству… румынизма ведет!
Ваня Сырбу приподнимает голову с подушки и ухмыляется. Залетает Серж, который вчера был краше всех. И уже ни в одном глазу. Не печенка у человека, а канализационно-насосная станция.
— Слыхали? Колос, балбес, упустил БМВ! Мули заблудились, выскочили прямо на него, а он им болванкой в кузов! Барахло ворованное попортил, а грузовик утек!
Попили воды и кое-как расходились, благо на передовую идти только завтра. Без неприятностей, однако, не обошлось. От вчерашнего изобилия многие вскоре после побудки начали маяться животами. Может, оно как-то успокоилось бы, но добрые граждане принесли из Паркан молочка…
Меня черт тоже дернул испить. Пришлось звать на помощь медицину, которая не преминула раздать пилюли и проявить строгость. Одного воина с лихорадкой, рвотой и резями списали в Тирасполь. Остальных продриставшихся Али-Паша заставил мыться кипяченой водой с дезинфектантом. Чтобы далеко не таскать воду, разложили костер на берегу, установили над ним пару вывернутых из проезжей части водосливных решеток и сверху ставили кастрюли и ведра.
На смотре личной гигиены под раздачу попал Драган. Только зажили его царапины, как он сбил ногу и в ранку снова попала инфекция. Началась сыпь, самолечение не помогло. За ночь после застолья ему все тело обметало красным пламенем. Взводный увидел, чуть на асфальт не сел.
— Ну и чудовище… Что это ты с собой сделал, солдат?! А ты куда глядел? — тут же взъелся он на Достоевского. В общем, пришлось и Драгану собирать манатки, под моим и Тятиным контролем грузиться в ту же машину, что прибыла за дристуном.
Когда вернулись, очередь на омовение превратилась в коллективный стеб над штатными грязнулями Сержем, Жоржем и Гуменюком.
— Ты как больше любишь? С «Лотосом» или хозяйственным мылом? — заботливо осведомляется Виорел у своего непосредственного начальника.
Достоевского передергивает.
— Да пошли вы на х…, санитары! Нет, в самом деле, нельзя, что ли, по-людски в реке искупаться?! — умоляюще бросает взгляд на взводного Жорж.
— Нельзя! — отрубает Али-Паша. — А ты вообще заткнись! — упреждает он выступление Гуменяры. — До сих пор кильку не оттер, а туда же, возмущается!
— Где?
— Тебе еще и зеркало подать?
Молдаване тихо угорают со смеху.
За неимением убедительных отмазок Достоевский, Колобок и Гуменяра то и дело строят рожи и производят выражающие их плохое настроение телодвижения. Получается такое, что хоть стой, хоть падай. Взводный, твердо намеренный добиться своего, сидит напротив. Изредка, при особо экспрессивных па недовольной троицы в его глазах сквозит интерес.
Лениво подходит кто-то из соседей.
— Что тут у вас происходит?
— Не видишь? Всемирно известные клоуны Шизя и Френик снова в Бендерах!
— Балет «Корова на льду»! Сцена у проруби.
— Козлы! Блин, какие козлы! Ничего, ничего! Скоро вы договоритесь!
— Танцы живота! Только песен и музыки не хватает.
— Смейтесь, смейтесь, пока не заплакали!
— Как не хватает?! Где наши таланты? Велю сочинять! — Али-Паша мстительно дает сигнал к общей травле.
— Э-э-э… Ничего не выходит про баню-то…
— Стойте! Придумал! Музыкальная тема будет «Хаз-Булат удалой». Действие первое. Поднимается занавес, и зрители…
— К черту занавес!
— А я иначе сочинять не умею. Вот когда я был машинистом сцены…
— Ах ты еще и машинистом был! Многостаночник, Архимед, блин… Ладно, валяй с этими, как их, с декорациями…
— Короче, поднимается занавес, и зрители видят, как Серж и Жорж пробираются с пулеметом на передовую мимо своего спящего командира…
— Мимо меня, значит?
— Ага, и при этом напевают:
Ну, вокруг них, естественно, бегает Гуменяра и подхалимствует. Вместе они уговаривают присутствующих не мешать, в качестве взятки предлагая пострелять из своего пулемета. Затем устраиваются на позиции. Ясное небо над головой, звезды, луна… Это настраивает их на лирический лад. Пение продолжается:
— Ага! Ну, теперь и я могу продолжить! — радостно заявляет Семзенис. — Посреди этой умилительной сцены появляется группа осторожных во главе с замкомзводом. Бэк-вокалом на тот же мотив они напевают:
Всеобщее ржание.
— Тут им приятным прокуренным тенором отвечает Жорж. Он, как всегда, оптимистичен и жизнерадостен:
