A под ним я голая

поступит.

После занятий мы с Максимычем гуляем с собаками. Он – по расписанию, я заодно: жду, пока приедет Валя. Мы стоим в углу огороженной собачьей площадки за домом и, запрокинув головы, смотрим на уходящий в заоблачные выси шпиль главного корпуса. Кустов гоняет борзых лучом фонаря – повизгивая от восторга, они носятся, как за настоящим зайцем.

– Когда мы только въехали сюда, нас называли «высотники» – такое слово между завистью и восхищением… Тогда нас всех собрали и сказали, что дом наш особенный и много чего нельзя. Когда стало можно – я завел четырех собак… Дом-то, как бы вам это сказать, с душком. Я раньше все хотел отсюда уехать – а теперь привык. К высотке, и к месту. Раньше здесь было болото, и стояла усадьба, в которой родился Саврасов; все снесли. Построили пентаграмму. Чечулин гениальный архитектор, изобрел конструкцию в виде звезды: очень устойчивая, флигеля по бокам держат здание как контрфорсы… Это не вам сигналят? До свидания- а!

Весна пролетела стремительно, помню одну лишь картинку: садимся с Валей в старую большую машину и едем куда глаза глядят; я чувствую себя Лолитой при Гумбольдте. «My car pet»… Your car pet. А потом наступил июль, и это было чудесно: приближалась «Автоэкзотика». Валя потихоньку готовил машину к показу, я размышляла, в чем пойду на фестиваль.

Неранним утром по пути с Сивцева Вражка я зашла на Садовом в «Стокманн», купила пять пар чулок, шелковые трусы, красную футболку, белые джинсы и роскошную хлопковую пижаму с замысловатым узором. Поймала машину, приехала с этим хозяйством домой, разложила покупки на диване, сварила рист-ретто, поставила диск Элвиса Пресли, набрала ванну. Сорок минут плескалась в душистом суфле мыльной пены, подпевая королю рок-н-ролла, – а потом глянула на кухне на календарь, и мне чуть плохо не стало: сутки просто выпали из жизни. Министр! Как же я забыла про него! Побежала включать Интернет, кое-как наработала нужное, отправила файл, вытерла воображаемый пот со лба и поехала в мастерскую на сеансы.

Звонок застиг меня врасплох. Мы сидели с Тиной на кухне после занятий, пили чай, на набросках я устала: программа усложнилась, ученики брали последние уроки перед вступительными экзаменами. Валю я сегодня не ждала, но он ехал мимо и решил меня прихватить. Тиночка, пойду переодеваться, – на мне была холщовая роба, ну прямо рубище. Тина кивнула, я взяла свое городское убранство, косметичку и скрылась в ванной.

Валя прилетел на крыльях любви так быстро, что я даже ресницы не успела накрасить, только пристроилась перед зеркалом, а он уже звонит: я внизу. Вышла как есть, а была я в красной футболке, джинсах из универсама и стареньких босоножках, потому как в новых давеча попала под ливень.

– Давай к Мишутке, что ли, твоему поедем. Давно собирались, – предложил Валя; я уселась на передний диван, и мы тронулись.

У метро «Смоленская» Валя решил, что надо купить гостинец. Мы вылезли из машины, зашли в супермаркет – и там, в магазине, я почувствовала, что с правой ногой что-то не то. Посмотрела вниз и увидела: верхняя часть туфли отделилась от подошвы и болтается на ниточке, и не сделаешь ничего. Дальше не пойду. Вот прямо тут постою. Купи красных груш. Мишутка их любит. И банку брусничного джема.

Валя удалился, я стояла у витрины парфюмерной палатки и думала: что же делать. Скотчем примотать, жвачкой приклеить; доковылять рублем-двадцать – всякие озорные идеи посещали меня. Реклама еще была такая глупая, где у тетки каблук сломался, так она и второй оторвала, зарядившись энергией от шоколадного батончика.

Купить хотя бы вьетнамки в супермаркете я, конечно, могла. Но не стала – решила, буду-ка я дальше босиком. В конце концов, весело, а в машине коврик. А там я дойду, или пусть Валя на руках несет, как принцессу, даром, что ли, похудела на пять кило.

Так мы и вышли из «Седьмого континента»: Валя с кульком груш, я с развалившимися босоножками в руках. Хотела сразу выкинуть – Валя не дал: езды еще километров десять, не дай Бог придется из машины выходить, а так хоть как-то можно.

Когда добрались наконец до Мишутки, я была по колено в саже. Окинув меня взглядом, он ничуть не удивился, а на обратную дорогу выдал напрокат махровые, в прошлом белоснежные гостиничные тапки – право, я в них выглядела роскошно, – чем лишил небольшого эротического переживания, ибо в противном случае Валя, который не любит заезжать на длинном неповоротливом «ЗИМе» в мой узкий двор, донес бы все-таки меня до дома на руках… Почему, спрашивается, он не сделал этого по пути к Мишутке? Да потому что нес кулек с грушами, Мичурин бы их побрал.

– Откуда у него «ЗИМ»? – спросил потом брат. – «Москвич», «Волга» – понятно, это не редкость, их везде полно, но лимузин?

– Были деньги, купил за пять тысяч долларов, – ответила я. – Сейчас все это уже гораздо дороже…

Разбудил курьер из книжного. Привез девять книг (заказывала десять, одной не оказалось). В обед пошла в парикмахерскую, хотела привести себя в порядок перед «Экзотикой». Неудачно: Олег Иваныч, румяный кудрявый пенсионер, исполняющий роль секретарши салона, напутал с записью и на мое время пустили кого-то другого. Может, завтра к десяти придете? – Я так рано не встаю. – Тогда сегодня в шесть.

В семь пятнадцать со второго захода я была красавицей. По дороге домой зашла за лаком для волос в галантерею, в подземном переходе купила ксивник для документов, телефонную карту и блок сигарет, а потом заехал Валя на «Волге» и привез пропуска на «Автоэкзотику», сказал: – будешь штурман, забавно; занял денег на замену полетевшего стартера в «ЗИМе», который числился на автошоу экспонатом, выкурили на балконе по сигарете и отправились к нему на Арбат собираться.

Стартер сломался за три дня до фестиваля. Валя поставил машину, как всегда, в карман во дворе, а когда собрался выезжать, обнаружилось, что она не заводится, надо толкать. Мы с Лялей переглянулись. Ну что, подруги, выходим, скомандовал Валя и усмехнулся: – Будем заводиться с толкача.

Эту картину двор запомнил надолго: два нежных создания в юбках, на шпильках дружно толкают пятиметровый лимузин. Надо так надо. Хорошо хоть был небольшой уклон.

И вот Тушинский аэродром, фестиваль «Экзотика», вторые выходные июля. Три дня будут наши – пятница, суббота, воскресение. Куда бы встать? Ребят еще нет никого; стоят какие-то две «Победы», не знаю, кто это. – Валя кружил по летному полю уже с полчаса. – Предлагаю подальше от сцены. – Давай, что ли, здесь… Потом переставлю поближе к народу…

Мы вышли из машины, поглядели по сторонам: раскинулось поле широко, да башни «Алых парусов» вдали, Валя долго ставил палатку, я помогала, потом пили зеленый чай из термоса, звонили своим, выясняли, кто, где и как. С того дня осталась фотография: Вяля сидит на капоте «ЗИМа», почему-то в тюбетейке, как узбек. В бордовой торжественной рамке она красуется на почетном месте над моим рабочим столом.

– Переодеваться будешь?

– Нет, не буду.

На «Экзотику» я заявилась в пижаме. Целую неделю до мероприятия перебирала стопки одежды в шкафу, металась между мини-юбкой и белыми джинсами, но в результате приняла парадоксальное решение. Пижама эта, вернее пижамные штаны, приобретенные в «Стокманне» на распродаже, оказались на мне по случаю того, что я, выражаясь языком технических журналов, назначила на них функцию летних брюк. Шаровары имели витиеватый шамаханский рисунок, вензельную вязь темно-синим по белому, сшиты были из очень тонкого хлопка, и я решила, что для активного отдыха в 35-градусную курортную жару самое оно.

И когда совершенно незнакомый парень обошел меня три раза по часовой стрелке, восклицая: «Чудо как хороша», – я поняла, что поступила правильно. А главное, никто не догадался.

Ляля появилась совершенно неожиданно. Я сидела в палатке и перекладывала вещи в рюкзаке, как вдруг увидела у входа ноги в синих джинсах.

– Кто это там? – спросила я и высунулась наружу.