Итак, только внешний нравственный долг спасает ее от этого пустого фата; будь она свободна, она бы бросилась ему на шею. Наталья оставляет Рудина только потому, что он сам уперся на первых же порах, да и, проводив его, она убеждается только в том, что он ее не любит, и ужасно горюет об этом. Нечего и говорить о Печорине, который успел заслужить только ненависть княжны Мери. Нет, Ольга не так поступила с Обломовым. Она просто и кротко сказала ему: 'я узнала недавно только, что я полюбила в тебе то, что я хотела, чтоб было в тебе, что указал мне Штольц, что мы выдумали с ним. Я любила будущего Обломова! Ты кроток, честен, Илья; ты нежен… как голубь; ты спрячешь голову под крыло - и ничего не хочешь больше; ты готов всю жизнь проворковать под кровлей… да я не такая: мне мало этого, мне нужно чего-то еще, а чего - не знаю!' И она оставляет Обломова, и она стремится к своему чему-то, хотя еще и не знает его хорошенько. Наконец она находит его в Штольце, соединяется с ним, счастлива; но и тут не останавливается, не замирает. Какие-то туманные вопросы и сомнения тревожат ее, она чего-то допытывается. Автор не раскрыл пред нами ее волнений во всей их полноте, и мы можем ошибиться в предположении насчет их свойства. Но нам кажется, что это в ее сердце и голове веяние новой жизни, к которой она несравненно ближе Штольца. Думаем так потому, что находим несколько намеков в следующем разговоре.
- Что же делать? поддаться и тосковать? - спросила она.
- Ничего, - сказал он: - вооружаться твердостью и
спокойствием. Мы не титаны с тобой, - продолжал он, обнимая ее: -
мы не пойдем с Манфредами и Фаустами на дерзкую борьбу с мятежными
вопросами, не примем их вызова, склоним головы и смиренно
переживем трудную минуту, и опять потом улыбнется жизнь, счастье
и…
- А если они никогда не отстанут: грусть будет тревожить все
больше, больше?.. - спрашивала она.
- Что ж? примем ее, как новую стихию жизни… Да нет, этого
не бывает, не может быть у нас! Это не твоя грусть; это общий
недуг человечества. На тебя брызнула одна капля… Все это
страшно, когда человек отрывается от жизни, когда нет опоры. А у
нас…
Он не договорил, что у нас… Но ясно: что это он не хочет 'идти на борьбу с мятежными вопросами', он решается 'смиренно склонить голову'… А она готова на эту борьбу, тоскует по ней и постоянно страшится, чтоб ее тихое счастье с Штольцем не превратилось во что-то подходящее к обломовской апатии. Ясно, что она не хочет склонять голову и смиренно переживать трудные минуты, в надежде, что потом опять улыбнется жизнь. Она бросила Обломова, когда перестала в него верить; она оставит и Штольца, ежели перестанет верить в него. А это случится, ежели вопросы и сомнения не перестанут мучить ее, а он будет продолжать ей советы - принять их, как новую стихию жизни, и склонить голову. Обломовщина хорошо ей знакома, она сумеет различить ее во всех видах, под всеми масками и всегда найдет в себе столько сил, чтобы произнести над нею суд беспощадный…
