время терять?- сказал Архангел.
- Слышь, Архангел, брось ты это дело,- предложил Ищенко. - По-хорошему тебе говорю: не знаешь ты, с кем связался. Потом жалеть будешь.
- Ты кого пугаешь, мусор?- вкрадчиво произнес Архангел и поставил подошву лакированного ботинка на лицо капитана. - Ты кого пугаешь, сучонок?- повторил он, и в его голосе явно послышалась истерическая нотка. - Ты что, не знаешь меня? Я таких беспредельщиков тьму видел, и все у меня в ногах валялись, ботинки мне лизали!
Архангел брезгливо оттолкнул ногой лицо капитана, повернулся и зашагал к дому. Двое бандитов в штатском подхватили капитана под мышки и поволокли к гаражу. Бандиты в форме увязались за ними. В гараже Ищенко не успел ничего рассмотреть: один из громил приподнял его за шиворот, а второй с разворота влепил ему кулаком в лицо, метя в переносицу. Однако капитан чуть уклонился, и кулак врезался в скулу, которая тут же налилась тупой болью. Бандиты мгновенно выстроились в кружок и начали перекидывать пленника друг другу. Капитан и без толчков с трудом стоял на связанных ногах, но техника забавы была у бандитов хорошо отработана, и упасть ему не давали. Время от времени вместо безобидного толчка перелетающего пленника встречали хорошо рассчитанным ударом, причем били в основном по корпусу - видимо, опасаясь раньше времени забить досмерти. Перед глазами капитана метались тусклая лампочка, блик от нее на боку стоящего в полутьме автомобиля, кирпичные стены и осклабившиеся физиономии бандитов. Мало-помалу инстинкт, побуждавший капитана хранить равновесие, стал давать сбои из-за ударов в голову, которыми его периодически награждали для разнообразия. В результате бандиты уже не успевали поддерживать свою жертву в вертикальном положении - Ищенко то и дело мешком валился на пол, а постоянно поднимать его никому не хотелось. В конце концов на какое-то время его оставили лежать на полу, угостив предварительно несколькими пинками под ребра. Словно из какой-то немыслимой дали до него донеслись слова:'Ладно, мы его в погреб спустим, а вы идите...' Лязгнул металл - видимо, это открывались железные створки люка. Ищенко почувствовал, что его, подхватив под мышки, волокут по бетонному полу, затем приподнимают и швыряют куда-то в пустоту. Капитан дернулся в испуге, но в следующий миг бандит, спустившийся ранее в погреб, подхватил его на лету и вновь швырнул на шершавый бетонный пол. Ищенко принял позу эмбриона, решив, что сейчас его примутся бить ногами. В этом он не ошибся: двое громил, вяло перебрасываясь репликами, били его неторопливо, с расстановкой, подолгу примериваясь и лишь по-прежнему избегая бить по голове. Ищенко не знал, сколько времени он провел в напрасных попытках предугадать, куда будет направлен следующий удар, и ощутил огромное облегчение, услыхав сквозь гул, стоявший в ушах:'Ладно, на сегодня хватит'. Но его испытания на этом не закончились: внезапно он ощутил, как теплые струи потекли по его лицу, разъедая солью многочисленные ссадины, и услышал злорадный смех бандитов. Когда через мгновение он осознал, что происходит, то застонал от унижения и ярости и закорчился на полу, тщетно пытаясь отвернуться. 'До завтра, мусор!'- услышал он, и под ногами бандитов загудела железная лестница. Затем раскатисто громыхнули створки люка и лязгнул засов. Наступила полная тишина.
Даже если бы капитана и не подвергли такому унижению, он все равно по складу своего характера не стал бы покорно ожидать конца. Однако пережитое надругательство удесятерило его силы. Одурь от побоев почти улетучилась из головы, боль отступила. Капитан отполз на несколько шагов от оскверненного бандитами места и некоторое время лежал неподвижно. Он весь дрожал от желания действовать, но надо было выждать: Архангел мог явиться ревизовать труды своих подручных, бандиты могли напиться и спьяну решить позабавиться еще... Капитан умел терпеть и выжидать, ибо такое умение - одно из главных качеств сыщика. Через некоторое время он, опираясь на стену, с мучительными усилиями поднялся на ноги и микроскопическими прыжками, словно стреноженная лошадь, двинулся вдоль стены погреба. Однако то, что ему требовалось, он обнаружил почти сразу. Погреб был пуст, в нем ничего не хранилось и, казалось бы, узник не мог найти никакого орудия для избавления от пут. Однако когда при сооружении погреба в опалубку заливали бетон, то жидкий бетон, просачиваясь в швы опалубки, застыл затем зубчатыми гребешками, которые вполне могли послужить для перепиливания веревок. Ищенко с трудом извернулся таким образом, чтобы веревки на его запястьях пришлись точно на гребешок, и начал пилить. Сточив один гребешок, он переползал и пристраивался к другому. Все эти усилия причиняли его измученному телу невыносимую боль, но ярость, кипевшая в его душе, легко заглушала эти страдания. Капитан скрипел зубами, стонал и при неловких движениях даже порой вскрикивал, но не давал себе ни секунды передышки и только что-то угрожающе бормотал. Наконец веревки на запястьях лопнули, капитан распутал свои ноги, а веревки аккуратно собрал и сунул в карман. После этого он, прихрамывая, отправился продолжать в кромешной тьме обследование погреба. Сантиметр за сантиметром он ощупал все стены и всю площадь пола, но не нашел ничего утешительного: погреб представлял собой просто бетонную коробку без всяких отдушин за исключением маленького вентиляционного отверстия, закрытого решеткой. Решетка, как на ощупо определил капитан, была легкой и не очень годилась для самообороны. Тем не менее Ищенко все-таки предпринял несколько попыток ее выломать, однако голыми руками ему это сделать не удалось, не помогла и пряжка ремня. Затем капитан наткнулся на лампочку, укрепленную на стене. Выключатель, видимо, находился наверху в гараже, так как свет в погребе погас уже после ухода бандитов. У капитана мелькнула мысль вывинтить лампочку и использовать ее в качестве метательного орудия, но затем он отказался от этой идеи, подумав, что отсутствие света наутро может насторожить бандитов. Справиться с огромными громилами Ищенко мог лишь при условии полной внезапности нападения. Внезапности же он мог добиться лишь в одном случае: встретив бандитов в том же положении, в каком был ими оставлен вечером. И капитан начал терпеливо связывать сам себя, но так, чтобы иметь возможность одним легким движением сбросить путы. Сумев наконец это сделать, он устало прилег на бок у стены. Все его тело, так и не получившее за ночь покоя, нестерпимо ныло, горели ссадины на лице. Однако настроение у капитана было бодрое, и в душе он торопил приход бандитов. 'Я жду вас, как сна голубого...'- напевал он про себя.
Корсаков ждал звонка от группы прикрытия, сидя на квартире у своих старых друзей, которые некогда приютили его в своей ночной вотчине - в педагогическом училище. В эту квартиру он порой заходил отдохнуть и расслабиться, устав от конспиративных трудов. Кому принадлежит квартира, было уже не совсем понятно: официальная хозяйка, некогда известная певица, так весело провела закат своей молодости, что неожиданно обнаружила исчезновение всех накоплений, антикварных вещиц и бриллиантов и оказалась попросту никому не нужной парализованной старухой. Впрочем, опекуны и помощники по хозяйству проявляли к ней немалый интерес, так как старуха являлась обладательницей огромной трехкомнатной квартиры. Однако первая опекунша сбежала сама, не выдержав крутого нрава бывшей примадонны, от второй Марине Яковлевне - так звали старуху - лишь с огромным трудом удалось избавиться, призвав на помощь все старые связи в театральных кругах, так как энергичная девица, дабы поскорее завладеть квартирой, явно решила максимально ускорить переход хозяйки в лучший мир. И лишь третья помощница пришлась старухе по душе - девушка по имени Альбина, одна из тех двух энергичных девиц без определенных занятий, с которыми Корсаков познакомился в тот памятный вечер в 'педулище'. Родом Альбина была из Тулы, и чтобы не мотаться взад-вперед, постоянно проживала у Марины Яковлевны. Впрочем, в жизни Альбины имелось мало постоянного, и у старухи она оказывалась лишь тогда, когда ее не сманивали к себе разные богемные друзья, которых Альбина имела бесчисленное множество благодаря своему живому характеру и остроумию. Мало-помалу друзья и любовники Альбины пришли к выводу, что необъятная квартира бывшей певицы гораздо удобнее для веселья, чем современные малогабаритные курятники. Друзья приводили своих друзей, компания наслаивалась на компанию, и общение облегчалось тем обстоятельством, что присутствия Альбины дома вовсе не требовалось, поскольку старуха, передвигавшаяся лишь в кресле-каталке, из квартиры, естественно, не выходила. Марина Яковлевна делала вид, будто страшно недовольна постоянно царившим за стенкой ее комнаты шумным разгулом, появлением незваных гостей (которых, тем не менее, с презрительным ворчанием пускала в квартиру), обилием пьяных и легкими нравами богемы, свившей гнездо у нее под боком. Однако всякий раз после очередного лихого празднества старуха неизменно вызывала к себе в комнату Альбину и ее задушевную подругу Ольгу и часами расспрашивала их обо всех перипетиях случившегося и выясняла подноготную всех присутствовавших. Ее породистое лицо при этом оставалось суровым и слегка презрительным, однако праздных вопросов она не задавала, поскольку прекрасно помнила, что и о ком ей рассказывали. 'А, это вот тот, который?..' Или:'А, это та, которая вот с тем?..' Когда же девицы во главе с Альбиной пытались начать
