болтовней и прочитанными наспех молитвами. — Трассел улыбнулся каким-то своим мыслям. — Я пишу собственную хронику нашей жизни здесь, в заморской земле. Мы завоевали ее, мы овладели городом, но оглянись вокруг! Наш король, Балдуин III, погряз в интригах. Знатные сеньоры делят Святую землю, нарезая ее на графства, города и лены.[42] Они грызутся друг с другом и плетут интриги, а тем временем над нашей головой собираются новые тучи. И в сердце Ордена рыцарей Храма творится то же самое. Тремеле тщеславен, безжалостен, к тому же недальновиден. Наши корни здесь, но они разрослись, протянувшись во Францию, в Бургундию, в Рейнскую область. А Тремеле этого мало! Он поговаривает о том, чтобы направить посланников в Англию и вмешаться в гражданскую войну между королем Стефаном и его кузеном[43] Генрихом Плантагенетом из Анжуйского дома. Тремеле хочет, чтобы орден и там пустил корни да занял местечко поближе к трону. — Трассел перевел дух, поморгал, вытер с губ серебристую пену. —
— А Триполи? — вернулся к волновавшему его вопросу Эдмунд.
Трассел покачал головой.
— Здесь недостает какого-то звена, — пробормотал он. — Бог весть, отчего ты оказался там. Я этого не знаю, Эдмунд, действительно не знаю. — Помолчал и добавил: — Зловещие силы ополчились на наш орден.
— Наставник, я не понял…
— Здесь, на иерусалимском подворье ордена, перешептываются о том, как арестовали и изгнали из братства одного из наших рыцарей, Генри Уокина. — Трассел быстро оглянулся, заглянул через плечо Эдмунда, словно под дверью кто-то мог подслушивать. — Ведовство и колдовство! — прошептал он чуть слышно.
— Быть такого не может! — пробормотал де Пейн.
— Очень даже может. — Трассел придвинулся ближе. — Мы ведь нашли здесь святые реликвии, они до сих пор спрятаны подальше от чужих глаз. К тому же существует тайное знание. Вот уже пятьдесят лет наш орден так или иначе общается с исламскими мистиками и изучает еврейскую каббалу.[45] У братьев сосредоточиваются все тайны королевства. Ты говоришь «не может быть» — я бы согласился, да только за пределами этих стен нас осаждает Сатана. Да-да, сам Князь тьмы! — Он насторожился, поудобнее устроился в кресле и продолжил нараспев: — «Брови его густы, лицо плоское, очи подобны глазам филина, а нос кошачий. Волчья пасть разинута, а клыки в ней кабаньи, острые и окровавленные». Это для детей, Эдмунд, но Сатана и поныне рыщет здесь, равно как и в песках пустыни. Да-да, я ведь его видел, — Трассел прижал палец к губам. — К скале прижималась маленькая черная фигурка. Он ползает, как насекомое, глаза при свете дня горят зеленым огнем, и червем вползает он в сердца людей.
— Наставник, наставник, прошу тебя! — Де Пейн закусил губу. Неужто Трасселу изменяет разум, не выдерживая загадочных видений?
— Оглянись вокруг, Эдмунд! — Трассел пристально всмотрелся в молодого рыцаря. — Мы теперь набираем молодое пополнение издалека: от Иберии на востоке до ледяных пустынь Норвегии и Швеции на севере. Мы, рыцари Храма, не уступаем в могуществе бенедиктинцам и цистерцианцам. Подчиняемся одному только Папе. Нам принадлежат, кроме главного подворья ордена, замки Акра, Газа и Шатель-Блан. Мы владеем величайшими сокровищами нашей веры, и все же многим из нас даже этого мало. А в итоге часто ли мы задумываемся о том, кого привлекаем в свои ряды? Людей, повинных в убийствах, в гнуснейшем святотатстве; людей, которые скрываются от правосудия, которые слывут у себя на родине отпетыми головорезами. Тремеле надлежит держать ответ за многое… Жаден он непомерно…
— А что происходит здесь, в Иерусалиме? — Де Пейн отчаянно пытался повернуть беседу в интересующее его русло.
— Тремеле пожинает, что посеял. Шептуны да сплетники утверждают, будто происходят тайные шабаши, внутри ордена создаются тайные братства, бог весть кому посвященные, но это все может оказаться просто пьяной болтовней. Говорю тебе: мы в осаде, и башни ада, переполненные нашими врагами, придвигаются все ближе и ближе. — Трассел сжал руку в кулак. — Души, проданные дьяволу, уже проникли в наш орден!
— Наставник, что такое ты говоришь?
— Ты слыхал о том, как изгнали из ордена Уокина по подозрению в занятиях колдовством?
— Да, Майель по секрету поведал мне об этом.
— Ах, Майель! — Ветеран не сдержал иронической усмешки, замолчал и оглянулся через плечо, словно из окна на него дохнуло холодом. После этого Трассел снова повернулся к Эдмунду и положил руку ему на колено. — Послушай, что я тебе расскажу. — Он облизнул пересохшие губы. — Вокруг подворья Ордена рыцарей Храма, а также в долине Хинном[46] стали находить трупы людей, и под деревьями на Масличной горе тоже. Обезображенные тела юных дев, совершенно обескровленные. Ну, наш так называемый Святой град кишит всякого рода негодяями и подонками со всех берегов Срединного моря. А ведьм и колдунов здесь развелось, что блох на собаке. Большинство из них — фокусники и мошенники, обыкновенные шарлатаны, паразитирующие на людских страхах. Однако нашлась одна, по имени Эрикто, истинная почитательница дьявола, одно дыхание которой оскверняет воздух. Этой колдуньи побаивались даже гадюки, что ползают среди скал. Долго ли, коротко ли, — Трассел вытер рот тыльной стороной кисти, — но Эрикто притянули к ответу за многие преступления. Ее обвиняли в том, что она высасывала влагу из трупов, вырывала ногти у мертвецов, перерезала когтями петли на повешенных и откусывала их распухшие языки. Главное, ее обвинили в тех самых убийствах, в том, что, принося этих девиц в жертву, она удовлетворяла свой голод и жажду крови. — Старик передохнул. — Ты, Эдмунд, верно, думаешь, что разум мой блуждает в стране грез? Так я расскажу тебе все без утайки, тогда ты сам поймешь, что не дает мне покоя. Иерусалим кишит колдунами и ведьмами, но возникли серьезные подозрения, что поклонники дьявола имеются и здесь, в сердце нашего ордена. — Трассел взмахнул рукой, предупреждая готовое вырваться у Эдмунда восклицание. — Правда! Нынешнему Великому магистру и некоторым из высших руководителей все это известно. Так вот, против такого непотребства возвысили голос и градоначальник, и патриарх Иерусалимский. Они потребовали, чтобы мы приняли меры. Да, так встречался ли ты когда-нибудь с двумя англичанами, Уокином и Ричардом Беррингтоном?
— Не встречался, но Майель упоминал эти имена.
— Ну да, уж он-то должен был упомянуть. — Старик прикусил губу. — Ладно. Уокин приобрел дурную славу, потому что посещал дома разврата и прочие притоны. Он явно тяготился обетом целомудрия. Вот тебе, Эдмунд, и пример того, каких людей мы иной раз принимаем в ряды ордена. Подозреваю, что верность обетам Уокин способен был хранить не больше, чем моя беспутная Тортоза. Так вот, нашего магистра более всего взволновали сообщения от соглядатаев, которых он держит повсюду. Кто-то из них как-то заметил, что Эрикто тайком пробиралась на подворье ордена. По сведениям соглядатаев она одевалась, как ведьма: на голове парик, все лицо размалевано, а платье сшито из вороньих перьев. У Тремеле не было иного выхода, кроме как усилить наблюдение за территорией нашего подворья. Подметили, что Уокин по ночам отправляется в город на свидания с женщинами, но затем против него выдвинули новые обвинения: он-де на самом деле водит дружбу с дьяволопоклонниками. Не знаю всех подробностей, но мне известно, что Уокина схватили, а келью его обыскали. Нашли улики, которые указывали, что он, возможно, принадлежит к той же колдовской секте, что и Эрикто. — Трассел шумно вздохнул. — Ты же знаешь, Эдмунд, орденские порядки. Провели тайное разбирательство. Уокина признали виновным, однако Тремеле не хотел, чтобы его наказывали здесь, в Иерусалиме. Он обратился к одному из старших рыцарей, англичанину Ричарду Беррингтону, и поручил тому вместе с двумя сержантами доставить Уокина обратно в Англию, где его могли хорошенько допросить и заключить навеки в темницу, а то и казнить. Все это держали в тайне. Несколько недель тому назад Беррингтон с двумя сержантами увез скованного цепями Уокина из города. Тремеле также вызвал из Лондона тамошнего магистра, Босо Байосиса, дабы пролить свет на некоторые обстоятельства. Но Тремеле все делает не так, как нужно. — Старик потер щеку. — Может быть, нужно было усилить охрану… Короче говоря, похоже, Уокин сумел улизнуть.
