должна подучить кое-что из испанского. Я даже не сопротивлялась. И он стал обучать меня некоторым фразам. Я быстро все запоминала. Потом он вдруг обрадовался какой-то своей мысли и сказал:
– А ты помнишь песню из «Кровавой свадьбы»?
Это у нас такой спектакль был. Антон иногда экспериментировал и ставил серьезные пьесы для старшеклассников. Спектакль был не очень понятен даже нам, но такой красивый, с такими обалденными куклами и музыкальным сопровождением, что год продержался в репертуаре с большим успехом. И мы там все пели по-испански. Антон написал нам испанские слова русскими буквами, а мы зазубрили и примерно знали, про что.
– Спой, Света! Ублажи старика!
Я песню хорошо помнила и спела. Антон был счастлив. Обнял меня и поцеловал. И я предложила:
– Раз вам так нравится, давайте я еще что-нибудь выучу.
И мы стали учить песни и баллады. Антон писал по-русски, но часто путался и переходил на испанский, я спрашивала, что значит это испанское слово и как оно произносится. Он объяснял, а потом вместе разучивали мелодию.
Очень нам обоим нравилось это, и я даже стала немного понимать Антона, когда он, забывшись, переходил на испанский. А Антон как-то приободрился, повеселел и даже стал иногда выходить и смотреть спектакли, но уставал сильно, и замечания артистам уже делала я. А потом у него в кабинете пела ему по- испански. Он жмурился от удовольствия, смеялся над моими ошибками и смотрел на меня с обожанием.
«Академия успеха» давно закончилась. Как и следовало ожидать, победил Ильдар Калганов. Мы с Антоном хохотали сильно, а потом Антон спросил:
– Мальчик, видимо, не совсем здоров?
– Больной на всю голову, – подтвердила я.
– Да нет, здесь, скорее, с душой проблемы, – задумчиво произнес Антон.
Но мне были по фигу проблемы Калганова, я руководила театром, учила испанские песни, пела их обожаемому мной Антону и искренне надеялась, что никогда больше не пересекусь с этим придурком.
Но пересеклась ровно через месяц. На собственном пороге. Я поздно возвращалась от Антона. И вдруг увидела, что на моем крыльце сидит какой-то заснеженный человечек. Бомжей я не боялась и поэтому грозно крикнула:
– А ну вали отсюда!
Человечек вздрогнул, быстро поднялся и сказал:
– Привет, Пепита!
У меня чуть ноги не подкосились. Это был Калганов. Я даже не смогла ничего ответить.
– Пусти в дом, замерз очень, больше часа тебя дожидаюсь.
Я быстро открыла дверь. В доме было тепло. Маня, умница, успела протопить печь.
Ильдар сразу прислонился к ней. Он действительно сильно замерз, и его срочно надо было спасать. Я приготовила чай с малиновым вареньем, подарком тети Люси, и вылила туда четверть стакана водки. Ильдар не мог оторваться от печки, и я сунула бокал ему в руки. Он выпил, и ему стало получше.
Я быстро сварила пельменей.
– Ешь, – сказала, и он уселся за стол.
Ел жадно, видно, был очень голоден. Я опять налила ему чаю и только тогда спросила:
– Чем обязана?
– Прячусь от отца!
– Другого места не нашлось?
– Не нашлось. Обложил со всех сторон. Карточку заблокировал, без денег не очень-то побегаешь.
– А дружки твои?
– Дружки забздели. Он их всех обзвонил и предупредил: если кто мне помогать вздумает – его личным врагом станет.
– Мне не звонил, – усмехнулась я.
– Ну! И я подумал: у тебя меня искать уж точно никто не будет. Мне бы месяца два пересидеть, пока он перебесится, а потом заскучает, ныть начнет: «Где мой сынок, где моя родная кровинушка?!» Я его хорошо знаю. А сейчас, если поймает, – точно, пришибет в сердцах, но вообще-то в тюрьму посадить решил, чтобы я понял, что такое жизнь.
– Здорово ты его достал.
– Да уж, достал.
– Чего натворил-то?
– Да, понимаешь, после Академии мы с пацанами оторваться решили по полной, ну и переборщили. Да еще эти папарацци долбаные все снимают. Ты правда, что ли, ничего не читала? Все газеты про меня в подробностях расписывали. Да я, правда, и не особо от них прятался. Потом они мне надоели и одному мудаку я разбил морду и камеру. Скандал был! На меня в суд подали. Отец все замял, но разозлился и карточку заблокировал. Без денег скучно, да и не нагулялся я еще. Ну, я у отца денег спер с его счета, много бабок конфисковал, мне столько и не надо было, это я назло ему, чтобы не очень-то залупался. Надо было обналичить сразу, но я все время под кайфом был и просто забабахал их все опять на карту свою. Дома-то я не жил последнее время: то по друзьям, то в гостинице. И вот звонит как-то один верный человечек из отцовского окружения и говорит: «Беги на край света, срочно! Отец обнаружил пропажу и помешался, схватил револьвер и расстрелял все твои фотографии. Беги прямо сейчас. Скоро объявят облаву. Мобильник брось, дело нешуточное заварилось. Месяца через два свяжешься со мной. Все». Спасибо, на кармане какие-то деньги были. Я на разных машинах в Ежовск, ну не напрямик, конечно, маршрут зигзагами, и машины, какие пострашней, выбирал. Сроду в таких колымагах не ездил, а сюда вообще на грузовике въехал. Еле твою улицу нашел, ты ж не говорила, что в деревне живешь. Спрячь меня, Свет!
Я видела, что он сидит совсем измученный и явно нездоровый. Глаза блестели простудой. И мне ничего не оставалось, как уложить его на диван, укрыв двумя одеялами и еще раз напоив чаем с малиновым вареньем. Напоследок он сказал с жалобным удивлением:
– У меня совсем нет денег, вот просто совсем.
И уснул.
Спал он отвратительно – стонал, кричал, вскакивал. Я измерила температуру – 39. Утром вызвала на подмогу Манечку. У нее были каникулы в педагогическом училище, а тетю ее еще осенью схоронили. Она жила одна. Родители приезжали нечасто. Они были абсолютно уверены в дочке, которая только радовала их своими успехами в учебе.
Увидев Ильдара, Манечка выдохнула в счастливом восторге:
– Калганов!
– Да, это Ильдар Калганов. Он болен, и у него большие неприятности. Он пробудет здесь какое-то время. Но об этом никто не должен знать, понимаешь, абсолютно никто. Никто даже не должен заподозрить, что в моем доме кто-то живет. На улице ему появляться нельзя категорически; без нашей помощи, как ты понимаешь, ему не обойтись. Но я сейчас очень занята в театре, у нас там начинаются невеселые времена. Так что у меня надежда только на тебя, – строго сказала я.
– Да-да, конечно, все сделаю, – горячо зашептала Манечка. – А почему он прячется, Света?
– Тайна, – ответила я.
– Тайна… – повторила Манечка с детским благоговением и влюбленно уставилась на спящего Ильдара.
Царапнула меня тогда какая-то нехорошая мысль, но я не стала ее ловить, потому что голова моя была забита другим.
Самочувствие Антона после улучшения, когда мы все в театре на крыльях летали, резко стало ухудшаться. Он начал падать в обмороки; последний раз совсем неудачно упал и поранил кожу на виске. Мы вызвали «скорую», его увезли в больницу, зашили ранку, сделали обследование, какое могли, и объявили, что с головой все в порядке.
– Вот и ладно, – сказал Антон и приказал вести его домой, что и было исполнено.
Медсестра приходила в театр, меняла ему повязки, а он с ней разговаривал на испанском.
– Что это он? – трусливо спрашивала она.
