– А ну, дайте-ка нам поесть!
– Нагрейте-ка нам постели!
Сливавшиеся голоса тарасконцев шли откуда-то из глубины их кашне, меховых шапок, фуражек с наушниками, и прислуга не знала, кого слушать, пока наконец приземистый толстяк, которого они называли «прррезидэнтом», их всех не перекричал.
– Прежде всего книгу для приезжающих! – приказал он.
Перелистывая ее закоченелой рукой, он вслух называл имена путешественников, за истекшую неделю побывавших в отеле:
– «Доктор Шванталер с супругой...» Опять! «Член Французской академии Астье-Рею...»
Просматривая книгу, он бледнел всякий раз, как ему попадалась фамилия, похожая на ту, которую он искал. Наконец, прочитав еще несколько страниц, этот низкорослый человечек с торжествующим хохотом швырнул книгу на стол и подпрыгнул, как мальчишка, чего уж никак нельзя было от него ожидать при его комплекции.
– Его тут нет, понимаете? Он еще не приехал... А больше он нигде не мог остановиться. Подставили мы ножку Костекальду... «Костекальд, Костекальд, провались в тартарары!..» А теперь, друзья мои, давайте поедим супу!..
И, поклонившись дамам, добрый Тартарен вместе с шумной и голодной депутацией направился в столовую.
Да, да, вместе со всей депутацией, даже с Бравида... Послушайте, да разве могло быть иначе?.. Что бы сказали на родине, если б они вернулись без Тартарена? Каждый из них отлично это себе представлял. И весь буфет на женевском вокзале оказался свидетелем волнующей сцены при расставании: слез, объятий, душераздирающих прощаний со знаменем; следствием же этих прощаний было то, что в ландо, которое П. К. А. нанял до Шамони, набилась вся компания. Дорога здесь чудесная, но тарасконцы сидели с закрытыми глазами, завернувшись в плащи, наполняя экипаж звучным храпом и не обращая внимания на дивные виды, открывшиеся сквозь сетку дождя прямо от самого Саланша, – виды на пропасти, леса, пенистые водопады и то показывавшуюся, то исчезавшую заоблачную вершину Монблана. Пресыщенные подобного рода красотами, наши тарасконцы думали только о том, как бы отоспаться после бессонной ночи под шильонскими замками. Даже и теперь, расположившись на одном конце длинной пустой столовой отеля Бальте, они молча, жадно ели разогретый суп и остатки других обеденных блюд и думали о том, как бы поскорей добраться до постели. Вдруг Спиридион Экскурбаньес, завороженно двигавший челюстями, оторвался от своей тарелки и, понюхав воздух, воскликнул:
– Ух ты!.. Пахнет чесноком!..
– А ведь верно, приятный запах... – подтвердил Бравида.
И тут все тарасконцы, ободренные этим напоминанием об отчизне, этим запахом местных тарасконских блюд, которого Тартарен уже давно не вдыхал, в приливе чревоугодия заерзали на стульях. Запах шел из маленькой смежной комнаты, где ужинал в одиночестве какой-то путешественник – по-видимому, важная особа, потому что колпак шеф-повара ежеминутно показывался в окне кухни, прислуживавшей девушке передавались маленькие накрытые блюда, и она уносила их в отдельный кабинет.
– Наверно, какой-нибудь южанин, – прошептал тихий Паскалон.
А президент, помертвев при мысли о Костекальде, распорядился:
– Пойдите посмотрите, Спиридион... а потом скажите нам...
Громовой хохот раздался в отдельном кабинете, едва лишь переступил его порог славный тарасконский Гонг, исполнявший приказ своего начальника, и вслед за тем Экскурбаньес вывел оттуда за руку носатого верзилу с плутоватыми глазами, с повязанной вокруг шеи салфеткой, как у заядлого гастронома.
– Э, Бомпар!..
– Эге, Выдумщик!
– Эге-ге, Гонзаг, здравствуйте!.. Ну как дела?
– Я, господа, стало быть, к вашим услугам... – говорил посыльный, пожимая всем руки и усаживаясь за один стол с тарасконцами, чтобы поесть белых грибов с чесноком приготовления г-жи Бальте, ненавидевшей, как и ее муж, общий стол.
То ли здесь имело значение тарасконское кушанье, то ли радостная встреча с земляком, с очаровательным Бомпаром, отличавшимся несокрушимой силой воображения, но только усталость и сонливость с тарасконцев мгновенно стряхнуло, на столе появилось шампанское, и, с пеной на усах, они еще долго потом смеялись, орали, размахивали руками, обнимались, объяснялись друг другу в любви.
– Теперь уж я вас не покину, нет! – говорил Бомпар. – Мои перуанцы уехали... Я свободен...
– Свободны?.. В таком случае пойдемте завтра со мной на Монблан?
– Как? Вы завтра идете на Монблан? – спросил Бомпар без восторга.
– Да, я хочу стащить его у Костекальда... Он явится – глядь, а Монблана-то и нет!.. Так вы пойдете со мной, Гонзаг?
– Пойду... Пойду... Вот только как погода... В эту пору подъем не всегда возможен.
– Ну да, не всегда возможен!.. – проговорил Тартарен, подмигнув и улыбнувшись многозначительной улыбкой, которую Бомпар, однако, не понял.
– Пойдемте пить кофе в залу... Посоветуемся со стариком Бальте. Он это должен знать, ведь он сам когда-то был проводником, двадцать семь раз совершал восхождение.
– Двадцать семь раз! Ух ты! – в один голос воскликнули депутаты.
– Бомпар всегда преувеличивает... – сказал П. К. А. недовольным тоном, в котором можно было уловить оттенок зависти.
В зале дочки священника по-прежнему были поглощены писанием пригласительных записок, папенька с маменькой клевали носами над шашками, а долговязый швед с таким же унылым видом помешивал ложечкой свой грог с сельтерской водой. Нетрудно, однако, догадаться, что нашествие тарасконских альпинистов, воспламененных шампанским, несколько оживило юных письмоводительниц. Никогда еще эти прелестные девушки не видели, чтобы люди, пьющие кофе, так быстро меняли выражение лица, чтобы они так дико вращали глазами.
– А сахару, Тартарен?
– Что вы, командир?.. Вы же знаете... после Африки...
– Ах да, виноват!.. Э! Вот и господин Бальте!
– А ну, присаживайтесь, господин Бальте!
– Да здравствует господин Бальте!.. Хо-хо!..
Старик Бальте, которого окружили и сдавили незнакомые люди, спокойно улыбался. На широком бритом лице у этого крепкого савояра, рослого, сутулого, плечистого, ходившего медленным шагом, весело и молодо глядели хитрые глазки, что не шло к его лысине, облысел же он после того, как однажды едва не замерз на рассвете в снегах.
– Вам, господа, угодно взойти на Монблан? – спросил он, обводя тарасконцев почтительным и вместе с тем насмешливым взглядом.
Тартарен хотел было ответить, но Бомпар прервал его:
– Время упущено, верно?
– Нет, почему же?.. – возразил бывший проводник. – Вот этот господин из Швеции отправляется завтра, а к концу недели я жду двух американцев, которые тоже хотят подняться. Один из них даже слепой.
– Я знаю. Я встретился с ним на Гугги.
– А вы были на Гугги?
– Неделю тому назад, когда взбирался на Юнгфрау...
Тут евангелические проповедницы вздрогнули, перестали водить перьями по бумаге и повернули головы в сторону Тартарена, который теперь в глазах этих англичанок, завзятых альпинисток, занимавшихся всеми видами спорта, приобретал особый интерес. Он поднимался на Юнгфрау!..
– Знатный поход! – сказал старик Бальте, с удивлением глядя на П. К. А.
А Паскалон, особенно сильно конфузившийся в присутствии дам, пробормотал, краснея и запинаясь:
– Учи-и-итель! Расскажите про эту... как ее... расселину...
Президент улыбнулся:
