пергаментную рукопись XIII — XIV веков, в которой были сделаны две приписки: 1367 года «Зуты посадницы» и 1116 г. «Жарослава». Последний молился за ладожского посадника Павла и просил Бога помочь закончить строительство церкви Богородицы и печи в монастыре на острове Валааме. Вторая — бумажная рукопись конца XVII века — содержала приписку, где заверялось, что рукопись ещё в XII веке принадлежала князю Игорю. В третьей рукописи (на бумаге начала XVIII века) в пространной записи говорилось, что написана она в 1280 году инокиней, бывшей женой князя Ярослава Ярославича, в знак поминания его души. Здесь же сообщалось, что в этот год скончался митрополит Кирилл, упоминались дети Ярослава — Святослав, Михаил и Ярослав. В четвёртой рукописи — Хронографе в списке XVI века сфальсифицированная приписка сообщала о её создании в 1424 году (II, 34; 171).
Подлинных рукописей, фальсифицированных приписками, находившихся в коллекции Сулакадзева, сохранилось довольно много. То, о чём мы сказали, — это далеко не всё. В 1832 году П. М. Строев писал Н. Г. Устрялову: «Ещё при жизни покойника (Сулакадзева. —
Кроме приписок Сулакадзева обвиняют ещё и в фальсификации целых исторических документов. Первое место в списке таких фальсификатов принадлежит «Боянову гимну». Первое даже по хронологии, ибо принято считать, что это одна из самых ранних фальшивок Сулакадзева, изготовленная им около 1807 или 1810 года (II, 34; 164), (II, 9; 120, 183–184). Примерно в это же время появились на свет «Перуна или Велеса вещания», или «Произречения новгородских жрецов». «Книгорек», а также «Каталог книг российских и частью иностранных, печатных и письменных, библиотеки Александра Сулакадзева» дают нам целый список древних книг и рукописей, которые учёными в один голос объявляются подделками Сулакадзева: «Сборостар», «Родопись», «Ковчег русской правды», «Идоловид» и другие (II, 34; 178–179). Причём вот интересный факт. Если «Боянов гимн» известен хотя бы в копии, изготовленной Сулакадзевым для Г. Р. Державина, «Перуна и Велеса вещания» известны в отрывках, опубликованных Державиным в 1812 году в его собственном переводе, то остальных памятников никто из учёных даже не видел. Они бесследно пропали, когда после смерти А. И. Сулакадзева его коллекция была распылена. Точнее, учёные первой трети XIX века могли их видеть, но никаких описаний не оставили, никаких мнений о них не высказали. Поэтому всё, чем мы располагаем, — это описания этих памятников самим Сулакадзевым в «Книгореке» и «Каталоге». А данные описания дают даты от I до Х века нашей эры. Учитывая такую датировку и присовокупляя к ней репутацию Сулакадзева как «разудалого» фальсификатора, современные исследователи все эти рукописи скопом относят к фальсификатам.
Долгое время А. И. Сулакадзева считали автором «Велесовой книги», которая, естественно, также объявлялась подделкой. Впервые без каких-либо веских на то оснований связала её с именем Сулакадзева Л. П. Жуковская, написавшая первую статью о ней в нашей стране (II, 34; 185). Этой точки зрения стали придерживаться вслед за Жуковской и другие учёные. Однако впоследствии в подделке этого памятника обвинили его комментатора и издателя Ю. П. Миролюбова. Тем не менее не столько в научных, сколько в «околонаучных» кругах взгляд на «Дощечки Изенбека» (второе название «Велесовой книги») как на произведение Сулакадзева сохранился. Ещё в 2001 году Андрей Балабуха в статье «Творцы небывалого и небываемого», увидевшей свет в одном из массовых современных изданий, безапелляционно обвинил Александра Ивановича в изготовлении «Велесовой книги» (II,14; 15).
Сами книжные каталоги А. И. Сулакадзева, то есть «Книгорек» и «Каталог… библиотеки Александра Сулакадзева» объявляются фальшивками, призванными связать серию фальсификаций в единое целое. Цель такой «увязки» — создание впечатления о большей достоверности подделок (II, 34; 179). Вот как характеризует создание каталогов Сулакадзевым В. П. Козлов: «В последние годы жизни Сулакадзев уже не мог удовлетвориться составлением отдельных подделок — его едва ли не болезненная страсть требовала большего размаха. Так, в его воображении постепенно созревает замысел подделки целого корпуса источников — их коллекций» (II, 34; 176). В этом свете использование Сулакадзевым при составлении каталогов последних достижений и требований палеографии (в каталогах книги распределены по разделам, каждая рукопись имеет в них свой порядковый номер, выделенное заглавие, указывается количество её листов, материал, на котором она написана, сообщается об имеющихся приписках, даются библиографические и иные сведения о входящих в неё сочинениях и т. д., т. е. излагаются палеографические приметы) выглядит только как совершенствование приёмов подачи своих подделок.
Когда речь идёт о столь масштабной, можно сказать, поставленной на поток фабрикации древностей, то неплохо было бы уяснить мотивы, которыми руководствовался фальсификатор.
Первый возможный мотив — корысть. Однако обвинять Сулакадзева в корысти никаких оснований нет. Его увлечение за всю жизнь не принесло ему практически никаких доходов. Известен лишь один случай продажи им древностей из своей коллекции: императору Александру I в Русскую комнату Эрмитажа (подробнее об этом ниже). Вообще же, напротив, Сулакадзев тратил большие деньги на приобретение новых раритетов, привидение их в должный порядок.
Справедливости ради необходимо отметить, что однажды попытку купить кое-что у Сулакадзева сделал также граф Толстой, любитель древних книг. Инициатива, как можно судить по обстоятельствам дела, тогда исходила именно от Толстого. Кроме того, приобретено ничего не было, ибо П. М. Строев, осматривавший по поручению графа собрание Сулакадзева, весьма скептически отозвался об этом собрании. Цитату из письма П. М. Строева, касающуюся данного поручения, мы приводили выше.
Сам же Александр Иванович один-единственный раз предлагает свою коллекцию. Причём не какому- нибудь частному антиквару. Он предлагает её Румянцевскому Музеуму (будущей Российской государственной библиотеке). Было это в 1823 году. Неизвестна сумма, о которой шла тогда речь. Да и вообще шла ли речь о какой-то сумме? Ибо есть основания предполагать, что Сулакадзев мог предложить своё собрание безвозмездно. Он мог руководствоваться тревогой за его судьбу, опасаясь в случае своей смерти (человек в то время он был уже немолодой) распыления собрания, что, собственно, и произошло в действительности.
В 1823 году Румянцевский Музеум, однако, ничего не приобрёл. На этот раз соответствующий отзыв о коллекции Сулакадзева дал другой «столп» российской науки — А. Х. Востоков. Правда, в то время никаким «столпом» он ещё не был. Был он служащим невысокого ранга в Музеуме Румянцева, помощником хранителя древностей. И научных заслуг особых не имел. Выпустил небольшую работу, посвящённую стихосложению и строению предложений, в которой показал себя учеником М. В. Ломоносова. И его плагиатором, как считает А. И. Асов (II, 9; 125).
Канцлер Румянцев давал поручение не Востокову, последнему дело перепоручили (II, 9; 125). Насколько добросовестно Востоков исполнял ему порученное, видно хотя бы из того, что канцлер, видимо, утомлённый затяжкой дела, сам требовал отчёта в его выполнении. На что получил вот такое «милое» послание: «Доселе ещё не имел я случая быть у г-на Салакадзева (ошибка Востокова. —
Сейчас же скажем, что «коммерсант» из Сулакадзева был плохой. Говорить о корыстных целях его подделок, коли уж допускать наличие этих самых подделок, не приходится.
Другим мотивом фальсификатора могло быть честолюбие. То есть наш герой хотел прославиться благодаря древностям из своего собрания. По мнению В. П. Козлова, двигать А. И. Сулакадзевым могло
