Истоки славянской письменности

даже по тому, что продемонстрировано, можно видеть, что ряд рун имеет слоговое значение, ряд обозначает не только звонкие, но и соотносящиеся с ними глухие согласные звуки, некоторые обозначают носовые звуки. Всех этих нюансов в транскрибировании Сулакадзева нет. Всё это позволило А. И. Асову заметить следующее: «Это прочтение (прочтение А. И. Сулакадзева. — И.Д.) в целом близко к принятому мной, но оно не фонетическое» (II, 9; 216). Далее он пишет об ошибках Сулакадзева в озвучивании рун этой части «Гимна»: руна «» у последнего имеет значение как в футарке «th» и иногда отождествляется с «д». Сулакадзев смешивал руны «» и «» («и» и «р», к тому же озвучивал первую руну как «а»), «» и «», «», «», «». Спорно озвучивание им рун, означающих близкие звуки: «г» и «к», «о» и «у», «а» и «я» (обусловлено незнакомством с фонетикой). В одних случаях это не влияет на перевод, в других влияет (II, 9; 216). По мнению А. И. Асова, «этими смешениями и были вызваны невозможность чтения А. И. Сулакадзевым большей части рунического текста «Боянова гимна» и нарушения смысла в переводе (обусловленные также отсутствием словарей древнерусского языка, неразвитостью сравнительного языкознания и пр.) (II, 9; 216).

Таблица 4.

Выше уже отмечалось, что 12 ретринских рун совпадают с рунами «Боянова гимна». Пять рун бояновицы из 12 схожих с ретринскими схожи также с младшими датскими рунами. Табл. 5 соответствия, по А. И. Асову (II, 9; 365), приведена ниже.

Таблица 5.

Сходство в начертаниях и звуковых значениях 12 бояновых рун с ретринскими (а это около 40 %, исходя из того, что количество рун бояновицы свыше 30, и около 50 %, если отталкиваться от 23 рунических знаков Ретры) говорит о безусловном родстве этих двух типов письма. Определённое родство есть и с датским руническим футарком (5 рун — это около 16 %, отталкиваясь от количества бояновых рун). Памятуя о том, что руны «Боянова гимна» схожи также с пеласго-фракийской руникой, опираясь на которую даже произвели их озвучивание, можно смело говорить о промежуточном положении бояновицы между нордическим и южным типом рунического письма.

А. И. Асов видит в совпадении 12 ретринских и бояновых рун доказательство подлинности первых (надо полагать, и последних также). Вот что он пишет: «Мне представляется невероятным, чтобы священник Шпонхольц знал младшие датские руны, да ещё добавил к ним новые знаки, весьма напоминающие руны “бояновицы”, кои в то время были неизвестны» (II, 9; 364). Так-то оно так. Но вот поддельщик «Боянова гимна», если допускать, что «Гимн» — подделка, вполне мог знать о рунах Ретры (вспомним, что А. И. Сулакадзев был весьма образован и старался быть в курсе научных достижений и открытий своего времени) и обеспечить сходство с ними письменных знаков подделываемого им памятника. При таком раскладе не только не приходится говорить о подлинности «Боянова гимна», но и подлинности ретринских надписей также. Они вполне могли быть фальсификацией. Так что аргумент Александра Игоревича, на наш взгляд, вовсе не аргумент.

Но выше отмечалось, что доказательством аутентичности как надписей Ретры, так и «Боянова гимна» может считаться как раз то, что руны их совпадают лишь частично. А. И. Сулакадзев, если он подделывал «Боянов гимн», делал это в период, когда в подлинности ретринских рун почти никто не сомневался, славянская руника, если можно так выразиться, «была на взлёте». Вполне логично допустить, что Сулакадзев должен был добиваться как можно большего сходства с ней. Но этого почему-то не делал. Можно предположить буквально-таки дьявольскую хитрость с его стороны, что он сознательно запутывал дело. Можно. Но только почему-то в случаях с приписками, в которых Александра Ивановича тоже обвиняют, действовал он, наоборот, совсем немудрёно и легко «прокалывался». Одно с другим явно не согласуется. Допуская же подлинность «Боянова гимна», утверждать о поддельности руники Ретры уже значительно труднее. Ибо в этом случае, действительно, стоя на позициях её фальсификации, трудно объяснить тот факт, что 50 % ретринских рун схожи с рунами «Боянова гимна», о котором во времена возможной подделки древностей Ретры никто не знал.

А. И. Асов, досконально изучивший «Боянов гимн», выделил некоторые особенности его орфографии, которые, между прочим, согласуются с правилами орфографии более поздних славянских письменных памятников (в том числе и тех, подлинность которых под сомнение никто не ставит). Особенности эти таковы:

1) Часто в записи слов «Боянова гимна» опускаются руны, означающие гласные звуки (II, 9; 244). Подобные сокращения присутствуют в славянских рукописях и позднее (II, 56; 43). Однако для славянской речи присутствие букв, означающих гласные, всё же необходимо, иначе будет потерян смысл (в отличие, например, от языков семитской группы, которые успешно используют консонантное письмо).

2) Иногда в «Гимне» в именах собственных также опускаются руны, означающие согласные, ибо предполагается, что читателю известно, о ком идёт речь (II, 9; 244). Эта особенность также характерна для славянских памятников письменности всех времён (II, 9; 245).

3) Среди особенностей письма берестяных грамот учёными отмечены регулярные замены «О» — «Ъ», «Е» — «Ь» — «G» — «И», «Ц» — «Ч», «G»— «J». Подобная взаимозаменяемость букв отмечена, кстати, и в «Велесовой книге», о которой мы поговорим чуть ниже. Соответствующие руны заменяют друг друга и в «Бояновом гимне» (II, 9; 245).

4) Оказавшись рядом, две одинаковые руны чаще всего сливаются в одну (II, 9; 245). В старославянских рукописях обычно такое происходит в тех случаях, когда между оказавшимися рядом согласными до падения редуцированных и их утраты был полугласный. Например, в Синодальном Списке написано: «ПОКЛОNITIСJ»; вместо: «ПОКЛОNИТЪ ТИ СJ» (II, 9; 245).

В «Книге Велеса» отмечено соединение в одну не только одинаковых букв, означающих согласные звуки, но и гласные (и близкие по произношению гласные и полугласные) на стыке двух слов (II, 9; 245).

К этим орфографическим особенностям надо присовокупить ряд грамматических особенностей языка «Боянова гимна». Здесь мы не будем производить их разбор, дабы не усложнять изложение, ибо подобный разбор предполагает специальную филологическую подготовку. Интересующихся отсылаем к работе А. И. Асова «Славянские руны и “Боянов гимн”» (с. 246–247).

Если учесть, что «Гимн» — это памятник IV века н. э., то становится ясно, что и лексика его может отличаться от той, которую мы знаем по памятникам старославянского, древнерусского и прочих древних славянских языков, датируемым не ранее Х века н. э. (имеются в виду памятники, подлинность которых не подвергается сомнению). Пожалуй, никто не будет спорить, что русский язык XIV века отличается по фонетике, грамматике, орфографии и лексике от современного русского. Шесть веков — это шесть веков. Точно так же нельзя требовать абсолютного соответствия между славянским наречием IV века н. э. и славянскими языками Х века н. э., а при отсутствии такового соответствия объявлять памятник, написанный на этом самом наречии IV века н. э., поддельным.

Наше представление о славянских диалектах праславянского периода вообще очень схематично. Показательно мнение одного из ведущих советских языковедов Р. И. Аванесова, который считает, «что появление новых диалектных черт периода феодальной раздробленности (со второй половины XII века) наслаивается на старые диалектные черты, соответствующие старым племенам, в результате чего мы пока не можем судить о характере диалектов предшествующей поры (выделено нами. — И.Д.) и об их территориальном распределении» (II, 55; 30). И далее: «Раннедревнерусские диалектные границы (до X–XI веков), тем более границы «племенных диалектов», по современным лингвогеографическим данным вообще не восстанавливаются…» (II, 55; 31). Что это значит? Да то, что о племенных славянских диалектах мы ничего определённого сказать, по существу, не можем. И если уж такое положение существует, когда мы имеем в виду века, близкие к Х — XI, то что говорить о IV веке н. э.