— Хочешь взять ее? — предложила Морин, но Карли испуганно положила фото на столик.
— Нет, нет, благодарю.
Она закончила свой медленный круг по комнате, присоединившись к ним у дверей.
— Извините, миссис Фелпс. Я думала… Но я не знаю…
Морин терпеливо улыбалась.
— Все хорошо, дорогая. Послушай, я купила в ресторане гостиницы пирог с шоколадным кремом. Я знаю, что… Ну, у Лоры была слабость, когда дело касалось сладкого. Почему бы нам не отправиться на кухню и не съесть по кусочку? — Она начала спускаться, потом спохватилась и с виноватым видом улыбнулась: — Мы забудем про калории и просто поговорим, может, мы получше узнаем друг друга, хорошо?
Старая женщина так старалась держаться твердо, подумал Бак, что если Карли не согласится, то он заставит ее чертовски пожалеть. Но Карли улыбнулась в ответ, сделала немного смущенный жест и сказала:
— С удовольствием, миссис Фелпс.
Бак мог оставить их одних в кухне. Каждая из них приняла правила этой игры: Морин не называла ее Лорой и не давала себе волю, оставив свои обычные ласки, объятья, похлопывания, а Карли делала усилия, чтобы выглядеть дружелюбно и притворяться, что это — то самое место на земле, где она хотела бы побывать. Они прекрасно обойдутся без него.
Но Бак не покинул их. К счастью, он остался на кухне и стоя слушал. Морин задавала вопросы, которые он не обговаривал с нею: о квартире Карли, о ее работе и жизни в Сиэтле, и она спрашивала с такой искренней заинтересованностью, что Карли ничего не оставалось делать, как отвечать.
Урок полицейскому, подумал Бак мрачно. Карли рассказала старой женщине гораздо больше, чем ему.
Шериф узнал, что она — секретарь в большой страховой компании, любит свою работу и людей, с которыми работает. Она живет одна, самая ближайшая ее подруга — это мать-одиночка в соседней квартире, за чьей дочерью Карли иногда присматривает. Она любит рыбу, водную гладь и иногда проводит субботы на озере Виктория. Она читает и выбирается со своими друзьями посмотреть хотя бы раз в неделю кино, а ее любимое времяпрепровождение в хорошую солнечную погоду — поездки за город и посещение выставок.
Работа секретарем? Сидение с ребенком, друзья и выставки?! Лора?!
— А твоя личная жизнь? — спросила Морин.
— Это и есть моя личная жизнь, — ответила Карли с мягкой усмешкой.
— Ты не ходишь на свидания? Разве в твоей жизни нет мужчины?
Бак почему-то вздрогнул при этом вопросе. Он хотел бы, чтобы ответ его не беспокоил. Он хотел бы… Черт возьми, он хотел бы, чтобы Карли прекратила уклоняться и ответила; но прежде, чем она успела это сделать, дверь открылась и в кухню вошла Трина. Она увидела Бака и улыбнулась ему немного странной улыбкой, но при виде Карли все следы гостеприимства исчезли с ее лица. В комнате, где собрались столь разные люди, воцарились напряжение и тишина, предвещающая беду, затишье, словно перед грозой.
Трина положила сумочку на столик и медленно прошла по комнате, обходя по кругу стол в центре. Ее взгляд ни на секунду не отрывался от Карли. Бак передвинулся от окна ближе к Карли, достаточно близко, чтобы шагнуть, если это будет необходимо. У Трины не было опыта применения силы: во всех ее бесчисленных баталиях с Лорой она никогда не применяла физическую расправу, но сейчас выглядела такой взбешенной, словно готова была разорвать Карли на части.
Трина завершила круг, оперлась одной рукой на стол, а другую положила на спинку стула Карли. Наклонившись, она с ненавистью спросила:
— Что ты, черт побери, тут делаешь?
— Что это за тон, Трина, — сказала Морин спокойно, поднимаясь со своего места и ставя грязные тарелки в раковину. — У нас маленькие посиделки. Ты присоединишься к нам?
— Ты не можешь вернуться сюда, — сказала Трина, по-прежнему нависая над Карли, бросая свои злобные слова прямо ей в лицо. — После того, как ты сбежала, после всего, что пережила мама, ты не можешь просто так войти в нашу жизнь снова. Ты не можешь вернуться, словно принадлежишь к этому миру. Тебе не удастся втереться тут в доверие. Я не позволю тебе. Ты поняла? Я не позволю тебе!
Бак видел, что Карли чувствовала; Морин понимала, что это не просто ссора кузин, что Трина угрожает Карли. То, что Трина чувствовала по отношению к Лоре прежде: ревность, обида, неприязнь, — теперь все это переродилось в ненависть, чистую, жгучую, неуправляемую.
Бак встал между ними, стащив Карли со стула и одновременно положив свою руку на руку Трины на спинке стула. Он сказал с упокаивающей улыбкой:
— Все хорошо, Трина. Мы уже уходим.
Она медленно выпрямилась и посмотрела на него. На мгновение ее враждебность переключилась на Бака, и она попыталась освободить руку. Потом как-то сразу ее гнев и злоба истощились. Ее рука ослабла под его, и Трина улыбнулась своей странной улыбкой.
— Извини меня, Бак. Конечно, так не следует обращаться с гостем. — Она глубоко вздохнула, взъерошила себе волосы свободной рукой, потом спросила — Тебе надо идти? Мы не часто тебя видим.
Это звучит печально и жалобно, подумала Карли из своей безопасной позиции позади шерифа. Без сомнения, Трина ненавидела свою кузину. Без сомнения, она ненавидит Карли.
— Я должен вернуться на работу, Трина, — сказал Бак. — Может, в следующий раз… Морин, спасибо за пирог. Карли?
Он отступил, чтобы дать ей дорогу, и Карли снова неожиданно оказалась лицом к лицу с Триной. В этот раз в ней был только намек на неприязнь:
— Карли? — повторила она; ирония ясно слышалась в ее голосе. — Так ты себя теперь называешь?
— Я тебе все объясню, дорогая, — сказала Морин. — Бак, Карли, спасибо, что зашли. Мы еще увидимся.
Обе женщины смотрели, как они выходят из дома. Когда Карли замешкалась на верхних ступеньках и оглянулась, только одна из них еще наблюдала за ними. Кружевные занавески, такие тонкие, нежные, приглашающие, создавали несоответствующее обрамление лицу Трины, искаженному ненавистью. Бак и Карли переглянулись, и на мгновение Карли почувствовала жалость к этой женщине. Она начинала понимать, каково ей было: любить и ненавидеть Лору, завидовать ей, хотеть, чтобы она ревновала и завидовала.
Но этот момент быстро прошел, жалость исчезла, и все, что Карли чувствовала, — это смущение.
Отвращение.
Страх.
4
— Ну, шериф, что за история? — спросил Джансен, прежде чем Бак успел снять свой пиджак в пятницу утром. — Почему Лора притворяется кем-то еще?
Бак взглянул на помощника и на всех сидящих в комнате. Его первым побуждением было сказать молодому человеку, чтобы тот занимался своим собственным делом, но в каком-то смысле Карли была делом полицейского управления. Он сам использовал свое и чужое рабочее время, чтобы разгадать ее тайну, удостоверить ее личность. И он не мог винить своих людей за то, что они интересуются происходящим. Пожалуй, Бак был бы даже разочарован в них, если бы они проявили равнодушие к происходящему. Они ведь знали Лору — выросли вместе здесь, в Новере, знали про его связь с ней. Бак не мог винить их за любопытство.
Но что он может сказать им? Зная, что она была главной темой всех разговоров в городе, что наверняка он мог сказать? Касаться деталей несчастного случая с Лорой — нетактично по отношению к ней. Ее уже рассматривали как своего рода чудачку — отношение, которое, как подозревал Бак, не было новым
