из-за очков, подслеповато моргая.
— Маркус! — У нее сорвался голос, из глаз потекли слезы. Я вдруг понял, что тоже плачу. Никудышный из меня подпольщик. Слишком сентиментальный.
Ван обняла меня на удивление крепко, даже дышать стало трудно. Я тоже обнял ее что было сил. И тут она меня поцеловала.
Не в щечку, по-сестрински, а нескончаемым поцелуем в губы — страстно, самозабвенно, запоем. Я так прибалдел, что…
Впрочем, нет, вру. Я пребывал в здравом уме и твердой памяти. И ответил Ванессе не менее горячим поцелуем.
Потом меня будто по башке стукнуло, и я почти оттолкнул ее от себя.
— Ван! — укоризненно вырвалось у меня сквозь частое дыхание.
— Ой-ой, — сказала она.
— Ван, — тупо повторил я.
— Прости, — сказала Ван. — Я…
И тут до меня дошло то, о чем мне следовало догадаться, наверное, уже давным-давно.
— Я что — нравлюсь тебе?
Ван жалобно закивала:
— Уже давно.
Ох, черт! Даррел годами тащился от Ван, а она все это время тайно тащилась от меня! А я в итоге выбрал Энджи, которая, по ее же словам, с Ван никогда не ладила. А сам я только бегаю, как козел, и гружу обеих своими проблемами, ничего не замечая.
— Ван… — пробормотал я. — Ван, прости меня.
— Все нормально, Маркус, — сказала она, отворачиваясь. — Я уже смирилась. Просто хотелось сделать это хоть разочек на случай, если больше… — Ван опустила голову, не договорив.
— Ван, у меня к тебе просьба. Дело очень важное. Мне надо, чтоб ты встретилась с журналисткой из «Бэй Гардиан», Барбарой Стрэтфорд. Это она написала сегодняшнюю статью. Ей нужно кое-что передать. — И я рассказал Ван о Машином телефоне и видео, которое она мне переслала.
— Зачем тебе это, Маркус? Кому от этого станет лучше?
— Ван, ты была права, хотя бы отчасти. Нельзя добиться справедливости для себя, ставя под удар других людей. Я могу исправить положение, лишь открыто рассказав, что знаю. Мне следовало поступить так в самом начале. Не разводить самодеятельность, а сразу после освобождения пойти к отцу Даррела. Но теперь у меня есть неопровержимые улики. Теперь я действительно могу изменить мир к лучшему. Пойми, это последняя и единственная надежда освободить Даррела и спастись самому от жалкого существования беглеца, всю жизнь скрывающегося от полиции.
— Но почему ты обратился ко мне?
— Ты что, шутишь? Да ты же профессионал! Я в этом еще раз убедился, пока наблюдал за тобой по дороге сюда. Из всей нашей команды ты лучший конспиратор! И единственный человек на свете, кому я могу доверить по-настоящему важное дело. Вот почему я обратился к тебе.
— А как же твоя подружка Энджи? — Ван произнесла это таким тоном, будто говорила не о человеке, а о бетонной плите.
У меня невольно вырвался тяжелый вздох.
— Я думал, ты знаешь. Ее арестовали. Она на Острове Сокровищ, в тюрьме, прозванной «Гуантанамо». Уже несколько дней.
До сих пор я старался не задумываться об Энджи и о том, что сейчас с ней происходит, но теперь, когда об этом зашла речь, у меня внутри будто поднялась горячая волна, сдавило грудь, так что выступили слезы и дыхание превратилось в судорожные всхлипы. В животе кольнуло, будто от сильного пинка, я схватился за него обеими руками, согнулся пополам и, не помня себя, с рыданиями повалился на острые камни, покрывающие землю под эстакадой.
Ван опустилась на колени рядом со мной.
— Дай сюда телефон! — велела она сердитым голосом. Я послушно пошарил в кармане и отдал ей мобильник.
Мне стало стыдно. Я прекратил плакать и сел, вытирая с лица слезы и сопли. Ван посмотрела на меня с нескрываемым отвращением.
— Если он вырубится, без пароля не включить, — проговорил я. — Погоди, еще зарядное устройство. — Я покопался в рюкзаке. Из-за этого проклятого телефона мой ночной сон в последнее время состоял из полуторачасовых интервалов, прерываемых будильником для очередного нажатия кнопки. — И складывать его тоже нельзя.
— А видеозапись?
— С этим сложнее. Я переслал копию на свой почтовый адрес, но пользоваться икснетом сейчас не имею возможности. — В крайнем случае я, конечно, мог бы опять обратиться к Нейту и Лайэму и попользовать их иксбокс, но слишком велик был риск их подставить. — Послушай, я дам тебе свой логин и пароль к почтовому серверу Партии Пиратов. Подключайся через анонимайзер — дээнбисты наверняка отслеживают всех, кто пользуется сервером пиратов.
— Ты собираешься открыть мне свои логин и пароль? — удивленно переспросила Ван.
— Я верю тебе, Ван. Я знаю, что тебе можно верить.
Она все еще недоверчиво покачала головой.
— Маркус, ты никогда никому не давал свои пароли.
— В данном случае это уже не имеет значения. Либо у тебя все получится, либо я… либо Маркус Йаллоу перестанет существовать. Мне придется взять новое имя и вообще стать другим человеком, но скорее всего дээнбисты выйдут на меня и повяжут. Знаешь, я, наверное, никогда не сомневался, что рано или поздно они меня схватят, и только сейчас понял это.
Тут уж Ван не на шутку разозлилась.
— Бред какой-то! Тогда для чего все это? Какой смысл в том, что ты до сих пор делал?
Ничего обиднее и правдивее она сказать не могла. Мне стало больно, будто я опять получил ногой в живот. Все это лажа, бессмыслица. Я уже потерял Даррела, Энджи и, возможно, больше никогда не увижу своих родителей. А долбаный ДНБ продолжает держать мой город, мою страну в состоянии животного страха и творить произвол, прикрываясь борьбой с терроризмом.
Ван выжидающе смотрела на меня, будто хотела услышать напоследок что-нибудь вразумительное, но не дождалась и ушла, оставив меня в одиночестве.
К моему возвращению «домой» в Мишн Зеб припас для меня пиццу. Мы ночевали под автомобильной эстакадой в походной палатке военного образца, списанной из армейского имущества за ненадобностью. Трафаретные буквы у нее на боку возвещали: «Координационный совет Сан-Франциско по оказанию помощи бездомным».
Пицца была из «Домино», холодная и уже чуть подкисшая, но тем не менее необычайно вкусная.
— Тебе что, нравится пицца с ананасами? — спросил я Зеба. Он снисходительно улыбнулся.
— Нам, фриганам, выбирать не приходится.
— Каким еще фриганам?
— Знаешь, есть такие вегетарианцы, которые употребляют исключительно растительную пищу, так вот их называют веганами. А фриганы едят исключительно
— Что значит — «свободную»?
Зеб опять улыбнулся.
— Свободная значит ничейная. Подходи и бери.
— Ты что — спер эту пиццу?
— Да нет же, балда! Просто взял, но не с магазинного прилавка, а с другого, поменьше, того, что позади магазина. Знаешь, черный такой, железный? С запашком?
— Ты подобрал это на помойке?!
Зеб заржал, запрокинув назад голову.
— Ясен болт! Видел бы ты сейчас свое лицо! Да не ссы, чувак, не отравишься. Ее выбросили не потому,
