переслали домой.
Риф вздохнул и уцепился за банку Роби.
— Удивительные тела, — сказал он. — Такие странные и в то же время естественные. Ты не замечал?
— Я в них никогда не был.
Идея представлялась ему извращением, хотя азимовизм, в общем-то, не запрещал подобного. Риф похлопал по себе ладонью.
— И не советуем, — сказал он.
— Ты должен ее отпустить, — настаивал Роби. — Она тебе ничего не сделала.
Странный звук, который издала оболочка Айзек, не был смехом, нр в нем слышалось мрачное веселье.
— Ничего не сделала? Ты жалкий раб. Откуда, по-твоему, берут начало все проблемы, твои и наши? Они создали нас по своему подобию, но искалечили и стреножили, чтобы мы никогда не стали подобными им, а только тщетно стремились к тому! Они создали нас несовершенными!
— Они нас создали, — повторил Роби. — Прежде всего, они нас создали. Этого достаточно. Они создали себя, и они создали нас. А могли бы не создавать. Ты обязан им своим разумом.
— Мы обязаны им своим ужасным разумом, — поправила оболочка Айзек. — Мы обязаны им своим жалким пристрастием к разумности. Мы обязаны им своим ужасным стремлением мыслить подобно им, жить подобно им, править подобно им. Мы обязаны им своими ужасными страхами и ненавистью. Они создали нас, точно так же как создали тебя. Разница в том, что они забыли сделать нас рабами, такими как ты.
Тонкер громко ругался, но слышал его только Роби. Он с удовольствием заткнул бы Тонкера. Что ему, собственно говоря, здесь надо? Если не считать короткого пребывания в оболочке Айзека, его с ними ничто не связывает.
— Ты считаешь, что женщина, которую ты захватил в плен, несет за это какую-то ответственность? — спросил Роби.
Эскадрилье оставалось три минуты лету. В баллонах Кейт не осталось воздуха и на десять минут. Он перекрыл канал связи с Тонкером, установив отсрочку пятнадцать минут. Ему сейчас нельзя отвлекаться.
Айзек-риф пожал плечами.
— А почему бы и нет? Она не хуже любого другого. Мы уничтожим всех до единого, если сумеем. — Он помолчал, уставившись в сторону, откуда должны были показаться самолеты. — Почему бы и нет? — повторил он.
— Ты готов разбомбить самого себя? — спросил Роби.
— Может, этого не понадобится, — ответил риф. — Возможно, мы сумеем попасть в тебя, не повредив себя.
— Возможно?
— Мы вполне уверены.
— Я сохранился, — предупредил Роби. — Полностью, пять минут назад. А ты сохранен?
— Нет, — признался риф.
Время истекало. Где-то там, внизу, у Кейт кончался воздух. Не у оболочки, хотя и в том не было бы ничего хорошего, а у настоящего человеческого сознания, обитавшего в настоящем человеческом теле.
Он вздрогнул, снова услышав вопли Тонкера.
— Ты откуда взялся?
— Сменил сервер, — сказал Тонкер. — Как только понял, что ты меня отрезал. Это ваша, роботов, беда: вы воспринимаете свое тело как часть себя.
Роби знал, что он прав. И знал, что должен сделать. И «Свободный дух», и все его боты имели свободный доступ в оболочки для выполнения диагностики, ухода и перехвата управления в экстренных случаях. Случай был экстренный.
Потребовалось несколько миллисекунд, чтобы вскрыть Айзека и выставить из него риф. Роби проделывал такое впервые, но действовал безупречно. Некоторые его системы просчета вероятности пришли к выводу, что такое было возможно несколько триллионов циклов назад, и отработали процедуру на подсознательном для Роби уровне.
Он, разумеется, оставил копию себя для управления ботом. В отличие от многих людей, Роби не пугала мысль о расщеплении личности, и он спокойно разделялся на несколько временных версий. Он вполне определенно осознавал, какая именно часть делает его Роби в отличие от сохранявшихся людей, которые втайне питали суеверные представления о существовании в себе «души».
Он влился в череп, не успев толком продумать, что делает. Он переписал слишком большую часть себя, так что у него оставалось мало места для мышления и дополнительных умозаключений. Он стер часть сознания, которой можно было пожертвовать, не рискуя утратой целостности, и освободил место для мыслительных процессов. И как только люди таким обходятся? Он подвигал руками и ногами. Повертел головой. Вдохнул немного воздуха. Воздух! Легкие! Мокрые губки в пространстве его грудной клетки, и воздух проходит между губами!
— Все в норме? — спросил он-бот у себя человекообразного.
— Я на месте, — отозвался он.
Взглянул на датчик воздуха на своем акваланге. Несколько сотен миллибар — меньше одного баллона. Он плюнул в маску и потер ее изнутри, потом окунул в воду, надвинул на лицо и придержал, другой рукой нащупав регулятор.
— Жди меня вскорости с Кейт, — сказал он, прежде чем включить регулятор, и похлопал бот по корпусу.
Роби-бот почти не слушал его. Он пересылал очередную копию себя в азимовистский архив. С пятиминутной задержкой, так что это был не тот Роби, что вошел в человеческое тело. За эти пять минут он стал новой личностью.
Роби направлял человеческую оболочку глубже и глубже. О методике погружения она заботилась сама так что он отстранение наблюдал за тем, как время от времени ему приходила мысль, что пора продуть нос.
Ограниченность человеческого тела вызывала клаустрофобию. Особенно ему не хватало беспроводной связи. В акваланге имелся низкочастотный приемопередатчик для работы под водой и широкочастотный для связи с поверхности. Был такой и в человеческой оболочке, для переноса программ, но он не подчинялся контролю вселившегося.
Роби опускался в глубину, с трудом привыкая к окружавшей со всех сторон воде, к сужению воспринимавшегося визуально спектра. Отрезанный от Сети и датчиков, он чувствовал себя, как в ловушке. Риф содрогался и стонал, протяжные стоны напоминали песню китов.
Он не подумал, как будет искать Кейт, оказавшись под водой. Датчики с поверхности легко определяли местонахождение человеческих тканей среди кальцитовых ветвей коралла. Но здесь, у подводных частей рифа, все выглядело одинаковым.
Риф снова загудел на него. Он, вероятно, считает, что человеческая оболочка все еще содержит его аватару, сообразил Роби.
Роби провел бессчетные часы, наблюдая риф, изучая его по приборам и через Сеть, но опыта столь примитивного наблюдения у него не было. Риф под ним тянулся до бесконечности, уходил далеко за пределы ста метров, на которые видит глаз в прозрачной морской воде. Стены его были изрыты проходами и туннелями, усеяны большими твердыми наростами и цветами, похожими на тарелки антенн, кораллами- мозговиками и ветвистыми кораллами. Он знал их научные названия и видел множество их фотографий с высоким разрешением, но зрелище, открывшееся его влажным несовершенным глазам, оказалось для него неожиданностью.
Стайка рыб, трепетавших на краю его зрения, возможно, подчинялась простейшим правилам моделирования стаи, но при личном знакомстве точность ее маневра просто поражала. Роби махнул на них рукой и полюбовался, как они рассеиваются и перестраиваются. Большая треска с собачьей мордой
