– Знал.
– Неправда. Творец событий, такой, как вы, не испытывает безысходного ужаса – он свободен. А я знал мистических страх осуждения. Ты можешь трижды по тридцать раз считать себя невиновным, как только в дело вмешается Трибунал, тебя постараются убедить в твоей несомненной вине – у них есть для этого и хорошие богословы на жалованье и другие, менее безобидные средства.
Мне сделалось тоскливо – я прекрасно понимал, о чем он говорит, и в душе соглашался с ним.
– Так вы поможете мне? – чуть более настойчиво поинтересовался Клаус Бретон.
Эта настойчивость и незримое дуновение опасности заставили меня помедлить с ответом – сгоряча я чуть было не согласился.
– Допустим, вы победите. Что вы собираетесь изменить?
– Я хочу божественной справедливости.
– А разве у вас есть средства ее установить?
– Почему бы нет? Души людям подарил Бог. Все дело в дурном правлении – его-то следует переделать.
– Как?
Он долго отвечал мне в общих чертах, но что-то неуловимо переменилось и слова ересиарха скатывались с моего усталого разума, словно с гладкого камня капли воды. Я понял главное. Умный и целеустремленный, обойденный местом в высших сферах Церена, загнанный и преследуемый, Бретон хотел власти – для себя и таких, как он, именно это он называл справедливостью. Не знаю уж, насколько подобное было возможно, при его-то относительно скромном происхождении. Наверное, для человека, который обращается непосредственно к сфере духа, не важно, священник он или ересиарх, титул не имеет особого значения.
Правда открылась во всей красе – если Фирхоф намеревался использовать меня для защиты существующего в Империи положения, то Бретон желает принудить меня к разрушению. В этом смысле ересиарх стоил имперского советника. «Все вы одинаковы». Клаус, кажется, тонко почувствовал изменение настроения.
– Я не тороплю, обстоятельства торопят – подумайте. Посмотрите на этот спящий город – он прекрасен и нуждается в защите, если вы не вмешаетесь, не сегодня-завтра по мостовым в залив потечет кровь.
– А если вмешаюсь – не потечет?
– Тогда в этом кровопролитии хотя бы будет некоторый смысл.
– А если я откажусь – что тогда?
– Вы не откажетесь – это невозможно.
Я отвел взгляд и посмотрел себе под ноги – с парапета вниз свисал измочаленный обрывок веревки. Мне стало страшно – это был след импровизированной виселицы. Я по-новому вспомнил Фирхофа и Беро – кто из них умер здесь?
– Простите, я не могу ответить согласием на ваше предложение. Ценю доверие, но… нет.
Разочарованный Клаус замолчал, горизонт горел тонкой оранжевой полоской прощального огня вечера.
– Вообще-то, я мог бы вас принудить… Есть средства…
– Вы не рискнете пользоваться помощью мага, которого принудили таким образом.
– Вы правы. Не рискну, конечно, нет. Однако же, я не сомневаюсь, что во время штурма, оказавшись посреди настоящей битвы, вы еще перемените свое решение, – сумрачно добавил он. – Если что, знайте, пергамент у меня наготове. Не зарекайтесь, Россенхель.
На этой «оптимистической» ноте и закончился мой разговор с мятежным ересиархом Толоссы. Тогда я не знал, как жестко и беспощадно разрешит судьба наш спор. А если бы и знал… Не знаю, смог ли бы я поступить по-иному.
А пока – пока темнело и мы относительно мирно вернулись в дом. Я решил ждать, наблюдать и искать любой случай переменить собственную судьбу. А на что еще я мог надеяться?
Глава XXII
Подвиги по сходной цене
Плотная темнота южной ночи скрыла залив, звенели ночные цикады, в темноте холодным огнем горели фосфорические тельца светляков. Хайни Ладер потрогал непривычно пустой (без ножен) пояс.
– Долго еще, Бенинк?
– Придется спуститься к берегу и там еще подождать, – невозмутимо отозвался меланхоличный альвис.
Ладер перепрыгнул через некстати подвернувшийся валун; крутой склон, скудно поросший жесткой растительностью, осыпался под ногами. Близ берега сухая земля сменилась песком и россыпью мелких каменей. Море молчало, мертвый штиль превратил залив в зеркало. На четверть ущербная луна бросала на неподвижную воду скудный свет.
– Помоги, солдат. Надо стащить лодку на воду.
Маленькое, но прочное суденышко скользнуло на мелководье.
– Теперь жди сигнала.
Альвис присел на песок, настороженно вглядываясь в темноту. Хайни на всякий случай устроился лицом к сотоварищу. «Альвис всегда остается хоть на четверть бандитом». Бенинка, казалось, только забавляла явная и недвусмысленная настороженность Ладера. Он беспечно обратился к наемнику спиной, затянутой в залатанную куртку. Пахло морем и сухой, горькой травой. Хайни сунул руку за пазуху и потрогал примотанный к телу сверток – письмо императора и маленький, запечатанный воском, стальной футляр.
Альвис насторожился, переменил позу – вдали, на кромке крепостной стены робко сверкнула искра голубого огня.
– Это твой знак?
Бенинк молча кивнул, ожидая продолжения. Искра мигнула и погасла, потом снова вспыхнула и мигнула четыре раза.
– Это они. Прыгай в лодку и отчаливаем.
Ладер устроился на корме предоставив альвису грести в одиночку. Нос лодки разрезал гладь залива, за бортом, в темной воде, колыхались почти невидимые в ночи пучки морской травы.
– Ты уверен, что мы плывем не в ловушку, а, Бенинк?
– Не бойся, солдат.
– Эй! Не смей говорить мне о трусости. Я просто не люблю бретонистов.
– Герцог Бродяг любит их ничуть не больше, чем ты. Гильдия ночных ребят по гроб верна нашему императору. В Толоссе на днях избран новый воровской граф – он сам родом из наших, из тех, кого вы называете альвисами, и тоже не жалует псалмопевцев.
Хайни ухмыльнулся в темноте – его забавляла своеобразная лояльность шулеров и разбойников.
– Правь точнее, не промахнись. Ты сумеешь найти эту дверцу?
– Привычка, солдат, половина любого дела, – двусмысленно ответил альвис. – Не сомневайся, нас встретят.
Громада бастиона нависла, закрывая небо. Бенинк взял вправо и убрал весла, лодки скользила по инерции, нос суденышка несильно ткнулся в дубовые доски.
– Приплыли. Теперь нужно постучать три раза.
Лаз нехотя приотворился на стук.
– Мене такел, такел и фарес.
– Лезь сюда, Бенинк, – сонным голосом отозвался страж.
– Я не сразу узнал тебя, сотоварищ. Как дела у Гильдии?
