Мы выйти под небо хотели – и вот
При солнечном свете лежат
Те братья, чей вечно закончен поход,
Они не вернутся назад.
Десяток Дайгала с трудом пробирался по коридорам верхнего уровня, каждый уголок, все свободное место, занимали спасенные из затопленных ярусов. Они заполнили все боковые комнаты, сидели, прижавшись спинами к стенам, посреди коридора оставался свободным узкий проход, в котором едва могли разминуться два человека. Почти все светильники потухли, факелы горели только в руках солдат, свет их на короткое время отнимал у темноты кусок пространства, и тогда были видны лица беженцев.
Может быть, лучше было бы совсем не видеть их, подумал альвис.
На лицах попеременно отражались надежда, отчаяние, гнев, горе, но чаще всего – бесконечная усталость. Беглецы сидели здесь больше суток, здоровые, раненые и покалеченные вместе, почти все – потерявшие родных во время бегства или видевшие их смерть. Тесно было настолько, что они не могли прилечь, еды и воды не было. Дайгал подумал об иронии судьбы. Спасшиеся от затопления теперь начинают страдать от жажды. Скоро они начнут болеть. Впрочем, так, наверное, не случится – мечи имперцев достанут этих людей гораздо раньше. Иногда сидящие у стен пытались остановить солдат, окликали, старались схватить за руку. Детские пальцы тронули Дайгала – но испуганное лицо не было лицом Дауры или Тиви. Десяток дошел до конца коридора, здесь проход при помощи нескольких досок перегородила стража, дальше пускали только воинов. Коридор, расширяясь, переходил в зал, который потом снова сужался до узкого прохода, заканчивавшегося небольшими, но прочными дубовыми, окованными железом воротами. Сейчас ворота были заперты на засов и заложены толстым брусом. Зал заполняли вооруженные люди, здесь собрались лучшие бойцы альвисов, арбалетчики в доспехах из полос вываренной кожи с нанизанными на них стальными кольцами. Дайгал, раздвинув стоящих, прошел вперед – туда, где заметил сотника и еще нескольких командиров. Он успел услышать только конец фразы, произнесенной кем-то:
– …пойдут в преисподнюю, заберите подземные дьяволы наши души…
Конец фразы заглушила непристойная брань.
– Что слышно? – вопрос подошедшего прозвучал невозмутимо и приостановил начинавшуюся было ссору.
– Плохо, парень. – Дайгалу ответил мрачного вида десятник, на поясе у которого висел шестопер. – Похоже, всех этих, – он махнул рукой в сторону беженцев, – придется стравить имперцам на ужин. А может, и на завтрак. Кто-то знает, что там сейчас «наверху»? Ночь, день?
– Должен быть день… – бросил кто-то. – Если солнце не пустили на растопку, чтобы подсушить наши подмоченные шкуры. – Охрипшие голоса подхватили смех.
– Почему придется?
– Так надо, – ответил сотник. – У нас тут все трое Пришедших разом. Те, кто способен драться, пойдут с ними. Пришедшие должны спастись, иначе твари мы будем последние, хуже отступников. Остальным дадим оружие, какое осталось, откроем главный ход с другой стороны, как раз напротив канала, они умрут, сражаясь, а не на кострах. Детишек только жалко, там много ничьих скопилось, лучше бы их сразу… Но никто из парней не берется за это дело. В общем, готовься. Откроем ворота, на той стороне – выход, верхними не замеченный, сам проверял. Шестьдесят человек расчищают путь, потом уходят Пришедшие, их прикрывают остальные ребята. Если толпа наверх потянется, так хоть имперцев отвлечет, нет – и так, и так умирать…
Дайгал молча отвернулся. Это был конец. Несколько часов, спасая раненых, вытаскивая измученных людей из затопленных ярусов, он гнал от себя отчаяние. Сейчас оно подступило вплотную – рухнуло все, ради чего он несколько лет шел на любой риск.
В углу зала, там, за спинами гвардейцев внутренней охраны, мелькнули рыжие волосы и роскошный лиловый плащ женщины. Десятник с шестопером безнадежно махнул рукой:
– Говорил я, нужно было уходить в дальние края… Пока можно было. А сейчас поздно – все тут ляжем. А кто в живых останется – все едино сдохнет.
…Тот, кто посмотрел бы в этот час с высоты птичьего полета на окрестности озера Эвельси, увидел бы удивительную картину. Озеро представляло собою чашу почти правильной округлой формы. С севера его окружали невысокие холмы плавных очертаний, переходящие в широкую долину. С юга высился крутой каменистый обрыв, поднявшись на который можно было оказаться на плоской равнине, усеянной небольшими рощицами невысоких деревьев и тянувшейся до самого горизонта. Обрыв можно было преодолеть по двум-трем тропинкам, цепляясь за кустарник и используя вместо ступеней выступы известняка.
Зимний день выдался холодным. Желтую траву, деревья северной долины, на которых еще осталась пожухлая листва, припорошил снег. Чернела вода озера, лишь чуть прихваченная ледком около берега. Весь северный берег занимал широко раскинувшийся военный лагерь. Горели солдатские костры, поодаль редко стояли офицерские палатки, над самой роскошной из них вился императорский штандарт: красно-золотое полотнище с соколом, заканчивающееся пятью косицами. Пространство вокруг этой палатки занимала молчаливая внимательная стража в кольчатой броне и налатных накидках – личная гвардия императора Гизельгера. Трепетали на ветру вымпелы, замерли в ожидании люди. На берегу, давя ногами тонкие осколки льда, поспешно собирали инструменты крепко сбитые мужчины – землекопы, присланные ремесленным цехом Фробурга. Вал свежевырытой земли окружал канал, по которому вода, смешиваясь с глиной и грязью, медленно стекала к широкому отверстию в земле. Вокруг в беспорядке лежал вырубленный и переломанный кустарник.
Еще у нескольких проходов в земле, свободных от воды, строились под командой офицеров солдаты. Лазы расчистили как могли, но они все равно оставались узкими – двое воинов в полном вооружении разминулись бы там с трудом. На истоптанную лужайку перед палаткой выбрался бородатый седеющий мужчина – император Церена Гизельгер. Следом за ним – худощавый, высокий, чем-то напоминающий хищную кошку граф Дитмар Рогендорф.
Ожидание стало физически ощутимым, но нарушивший тишину нестройный крик все равно оказался внезапным. Из подземных проходов, не залитых водой, высыпали люди, и порыв их был таким сильным и неожиданным, что первые ряды солдат дрогнули и отшатнулись. Оборванные, обожженные, раненые и кое- как перевязанные, навстречу им шли не воины – бежали уродливые изможденные женщины, худые, грязные подростки. Чужие, странные лица, перекошенные рты, горящие ненавистью бессмысленные глаза. Люди вопили, слова казались полузнакомыми, скрюченные пальцы тянулись к лицам врагов. Солдаты открыто отмахивались святым знаком треугольника.
– Вот проклятая нечисть!
Строй сомкнулся, через мгновение толпу встретил град стрел, а следом – сталь имперских мечей…
Охранная сотня воинов покинула то, что у властей Империи называлось Hortus Alvis, когда мечи еще не кончили свою работу у северных холмов и канала. Дайгал слышал, как выла толпа, крик долетал даже сюда, на противоположную сторону озера. Брус был убран, засов отодвинули. Люди, по трое в ряд, спешно покидали зал. За воротами была обыкновенная пещера, в конце ее – вечерний свет, проникавший через расщелину, сквозь неплотный заслон кустов с облетевшей листвой. Дверь, ведущую из подземелья в пещеры, закрыли – теперь она была не видна – камень сливался с камнем, в щели не прошло бы и лезвие ножа. Пятьдесят воинов первыми вышли наружу и заняли узкий перешеек, отделявший воды озера от круто поднимающегося обрыва. Потом появились три фигуры, закутанные в лиловые плащи – Пришедшие, две женщины, один мужчина. Их окружила полусотня. Люди над гладью озера, ничем не заслоненные, были
