– Понимаю. Оводец – ваш дом?
– Мой дом теперь – эта лачуга.
– Здесь остались ваши друзья?
– У опальных нет друзей.
– Вам жаль толпу рабов?
– Нет. Нечто иное – может быть, сами эти стены. Я сражался за них, барон…
– А чем вам отплатили, Ойле? Муками? Заточением? Смертью единственного наследника?
Лунь долил опустевший кубок. Кое-что из сказанного находило отклик в его душе. Может быть, виной тому оказалась бессильная ненависть, а может быть, всего лишь одно слово – «принцепс». Был первым, стал ничем – это ранило. Чужой привкус слова изменил привычные мерки. Лунь еще раз взвесил это ощущение про себя, внутренне соглашаясь.
– Что вы предлагаете?
Они говорили долго, сблизив головы и время от времени невольно переходя на полушепот. Кот Пардус внимательно следил за угловатой тенью гостя на стене, пока в доме совсем не стемнело. Тень у гостя была настоящая, человеческая – как положено. Недовольный кот спрыгнул с лавки и, мягко ступая широкими лапами, выскользнул за дверь.
Ближе к ночи Тассельгорн ушел. Тревожно кричали стрижи. Темно-синее, необычайно густого цвета небо медленно остывало после дневной жары. Посол Империи уходил, глубоко пряча радость.
Только как следует удалившись от дома под драконьей кровлей, он позволил себе рассмеяться. Дело сделано. Вовремя же он «случайно» вспомнил о «старом друге»!
Сарган хочет этот город? Сарган его получит – пусть зверь жрет, насыщая алчность. Лишь бы не обошел неприступных стен и не ушел сразу на закат. Время… Империи нужно лишь выиграть время, милому дому – его, Тассельгорна, Империи.
Посольство Церена спешно покинуло Оводец через три дня после Тассельгорновой прогулки в гости к старому другу. Особого интереса в народе это событие не вызвало, разве что соглядатаи князя Хруста поспешили сообщить о благополучном отъезде высокопоставленных имперцев. Вполне возможно, посол Церена успел напоследок встретиться с оводецким правителем, но их беседа не упомянута ни в одной из сохранившихся летописей, ни в придворной, ни в монастырской. Таким образом – о ней не известно ничего. А вскоре тайные встречи и беседы утонченных дипломатов и вовсе перестали иметь значение – город осадили войска Саргана.
Поле курилось дымками костров. Хрипло ревели понукаемые плетьми животные. Огромное пространство вперемежку заняли шатры, повозки, полусобранные боевые машины, люди, лошади и верблюды.
Кочевники стояли лагерем под стенами Оводца. Сумрачные горожане, укрывшись в нишах, со стен видели, как варвары сволакивают с телег тараны и катапульты. Вопли животных, гортанные крики на чужом языке, лязг стали, стук деревянных брусьев, скрип несмазанных осей – все это слилось в один тревожный гул. Кочевники в одеждах из шкур, с волосами, заплетенными в косы, вызывали страх, смешанный с любопытством – их облик, слова, сама суть были чужды зеленым полям, медленным рекам и ласковым рощам предзападных земель. Хищно стучали короткие секиры – грушевые сады оводецких предместий сводили на растопку походных очагов. Растянувшееся на марше войско подтягивалось огромной змеей, оплетая схваченную добычу – город. Варвары ждали, беззлобно оглядывая глухо замкнутые ворота, неприступный камень стен. В отдалении, на пригорке, трепетал на речном ветерке семихвостый бунчук – знамя вождя.
Сбившиеся на стене горожане, проникнувшись зрелищем, отступали прочь, им на смену шли и шли другие. Страх незримо витал над толпой. Ольгерд поднялся на стену одним из первых, приставил ладонь к бровям, деловито оглядел загаженное поле, сплюнул вниз и отрывисто бросил:
– Отобьемся.
Горожане охотно закивали – верить очень хотелось. Кто-то выкрикнул любимые ругательства оседлых:
– Бездомное верблюжье дерьмо! Навозные черви!
Зрители разразились неистовым хохотом. Варвары под стеной, деланно-добродушно осклабясь, щурили рысьи глаза, как будто соглашались: за кожаными спинами первых рядов незаметно готовили луки. Ольгерд нашелся первым:
– Эй, пригнитесь. Безоружных – прочь!
Через минуту град стрел осыпал хохочущих людей. Появились первые раненые – не обитатели приграничных поселков, для которых набеги кочевников лишь наиболее опасная часть их повседневной жизни. Падали со стен, обливаясь кровью, жители самой столицы. Смех сменился стонами. Люди Ольгерда ответили залпом из самострелов – забился, плача, раненый верблюд. В ответ несколько огненных стрел косо ушло за гребень стены. Внизу, рассыпая проклятья, тушили нежданный пожар – вспыхнула сухая солома старой кровли.
Варвары сгрудились как муравьи, разворачивая неподъемные машины. Рядом суетился бледный, перепуганный пленный раб-механикус. Натянулись канаты, отводя чашу катапульты для броска, – огромный булыжник со свистом пролетел над головой Ольгерда и безвредно рухнул в палисадник. Взлетели обрывки зелени растерзанных мальв. Спешили на помощь дружинники Хруста. Крепкие мужчины из народа схватились за мечи. Впрочем, варвары не торопились вздымать лестницы – толпа, в которой задубевшие шкуры мешались с блистающей броней, неожиданно слаженно отступила на безопасное расстояние.
– Они уходят!
– Заманивают…
– Будет вылазка, а, воевода?
– Нет. Всем стоять на месте. Кто тронет брус ворот – руки отсеку.
Люди замерли на месте, наблюдая, как в прахе полувытоптанного поля кружат и кружат, разворачиваясь, конные степняки.
– А ведь и правда – хитрецы.
– Ничего. Мы тоже головой не обижены.
Люди успокоились, почувствовав власть опытного командира. Страх отступил. Позади Ольгерда перебрасывались шутками – но уже спокойно, без надрыва. Под стену прибывали вооруженные ополченцы.
Времени для праздного ожидания судьба оставила немного – в стены вскоре ударили тараны и метательные ядра, в бойницы меж зубцов ударили легкооперенные стрелы…
Дальнейший ход событий ничем не отличался от обычной осады большого, хорошо укрепленного города. Оводчане, столь беспечные в мирное время, в опасности оказались отважны и предприимчивы, людей хватало, оружие с отрочества носили все, Ольгерд командовал с умом – смело и осмотрительно.
Приступы варваров чередовались вылазками оводчан, колодцы города в изобилии давали воду, цены на провизию поднялись, но немалые запасы, без стеснения отобранные Хрустом у несговорчивых купцов, позволяли надеяться, что до настоящего голода дело дойдет не скоро.
У завоевателей обнаружились собственные трудности – каждый день, проведенный под стенами Оводца, увеличивал нужду в корме для лошадей. Во многом бесполезные при штурме, кони, тем не менее, быстро уничтожали в окрестностях траву, хотя кочевникам и достался почти весь запас уже уложенного в стога сена.
По ночам гортанные крики джете долетали до часовых, выставленных оводчанами. Черноту поля усеивала, недобро соперничая со звездами, россыпь лагерных костров. Город светился багровыми огнями – полыхали горны кузниц, спешно ковали оружие из запасов железа.
Хайни Ладер, о судьбе которого на время позабыла история, ничуть не нуждался в подобном внимании – он продолжал действовать в сердцевине растревоженного людского муравейника. Продолжал в том качестве, которое навязали рубаке люди, обстоятельства и достопамятное волшебство пропавшего друга. Ладер сделался верным дружинником князя Хруста. По меркам Империи собственная карьера показалась наемнику ослепительной. Для Хайни нашлось место в личной гвардии правителя. Гвардия – это не то что простая пехота, которая обречена стопами месить грязь по дороге в рай и скромно уступать высокородным рыцарям дорогу к славе. По меркам Оводца воевода Ольгерд был не менее прославленной личностью, чем легендарный капитан гвардии двух императоров, Кунц Лохнер, а князь Хруст, без сомнения, был лют и
